Чарльз Уильямс - Канун Дня Всех Святых
Даже приходя в гости, Эвелин задавала так много вопросов и рассказывала так много ужасных историй, что Бетти не понимала, как ей удается все это выносить.
Если бы можно было убежать, она убежала бы, но Эвелин садилась рядом, ела ее глазами и болтала, болтала без умолку. Довольно скоро Бетти стала бояться ее куда больше, чем леди Уоллингфорд. В самом страшном из своих кошмаров она убегала от Эвелин, а та мчалась за ней и кричала пронзительным голосом: «Беттина! Беттина!» А других знакомых у нее не было.
Во время войны она надумала найти работу и уйти из дома. Она даже зарегистрировалась и один раз поговорила с приятной пожилой дамой. Но этим все и кончилось.
Ее никто не вызывал и, слегка удивленная, она даже решилась задать вопрос леди Уоллингфорд. Та только и сказала:
— Ты недостаточно крепка — в психическом плане, я имею в виду.
Из этого она заключила — и была права — что леди Уоллингфорд предприняла определенные шаги. Неожиданное исчезновение милого знакомого эмигранта заставило ее впервые обеспокоиться состоянием своего рассудка. Их знакомство продолжалось очень недолго, но все это время ей было удивительно хорошо и спокойно.
Потом в один из дней его просто не оказалось рядом.
Она снова осталась одна.
Так продолжалось, пока не появился Джонатан Дрейтон. Бетти почему-то не запомнила их первую встречу, а ведь встречались они не так часто. Если бы у мачехи не возникло столь сильное желание заполучить портрет Отца Саймона, они могли бы и вовсе не встретиться. Но даже леди Уоллингфорд приходилось порой считаться с чужим упорством. Неожиданно заговорив о помолвке, Джонатан поразил пожилую леди едва ли не больше, чем саму Бетти. Зато потом… Как она прижалась к нему в тот день, когда он впервые поцеловал ее! Какие слова он говорил тогда! Нет, лучше не вспоминать, не к добру это. Мачеха обиделась из-за картины, этим все и кончилось. Очень скоро ее снова увезут в деревню. Леди Уоллингфорд частенько повторяла, что теперь, когда прекратилась эта дурацкая война, они переедут туда насовсем. «Там-то ты и осядешь. Мне придется иногда наведываться в город, но тебе больше незачем будет оттуда уезжать». Бетти временами даже казалось, что так будет лучше; она станет Беттиной уже навсегда и, быть может, обретет покой.
Но пока никакого покоя не предвиделось. Джонатан был слишком близко. Иногда он разговаривал с ней о живописи, она старалась понять его и даже задавала вопросы, хотя ее хозяйка — нет, мачеха — довольно часто к месту и не к месту приговаривала: «Бетти у нас туповата, к тому же она сущий ребенок», — на что Джонатан однажды заметил:
— Слава Богу, что ее не приобщали к культуре! Я и сам-то чувствую себя не намного взрослее, — и продолжал объяснять, а ей хотелось выплакаться у него на плече, и раз или два ей это удалось. А больше уже никогда не удастся. Ее отведут слушать утешительные речи Отца Саймона о любви.
Когда он говорил, Бетти забывала обо всем и словно впадала в транс. Но так бывало только в Холборне. Когда он приходил в Хайгейт, его слова почему-то переставали успокаивать. Может, потому, что ее все время заставляли что-то делать? Он говорил: «Ни о чем не тревожься, просто делай, что я скажу», — и она слушалась. Только этим да еще простой работой на кухне она и жила.
Она лежала без сна и ждала: ждала, когда ослабеет сознание, когда угаснет память о Джонатане, ждала конца.
Она боялась леди Уоллингфорд и отчаянно боялась Эвелин. Эвелин вызнает у нее все про Джонатана и всем расскажет — нет, уже не расскажет, ведь Эвелин умерла. Бетти села на постели с внезапным чувством удовлетворения.
За долгие годы это было чуть ли не первым ее самостоятельным движением. Она глубоко вздохнула. По крайней мере этот страх оставил ее навеки. Эвелин мертва. Конечно же. Лестер тоже мертва. Бетти было немножко жаль Лестер, но та никогда не хотела дружить с ней. Это ведь мужа Лестер видела она сегодня… Красивый. Во время их свадьбы она была в Йоркшире. Да ее все равно не приглашали. Йоркшир… Ну да, Йоркшир; но Эвелин теперь-то уж никогда, никогда не попадет в Йоркшир.
— Эвелин, — сказала она себе, слегка ударив ладонями о колени, — Эвелин мертва!
От внезапно обретенного, неведомого прежде чувства свободы она даже забыла про Джонатана. У нее и мысли не шевельнулось, что она ведет себя неподобающим образом; она просто радовалась и поэтому, набрав побольше воздуха, поздравляя себя, смакуя слова, снова повторила:
— Эвелин мертва.
Отворилась дверь. Вошла леди Уоллингфорд, включила свет и увидела Бетти. Бетти увидела ее, и прежде чем они обменялись хоть словом, хоть взглядом, подумала:
«А ведь люди умирают!»
— Ты почему сидишь так? — спросила леди Уоллингфорд, и Бетти сказала то, о чем думала, ведь это было так важно:
— Эвелин умерла.
На миг леди Уоллингфорд остановилась в растерянности. Эвелин никогда не интересовала ее, хотя с этой девицей она держалась приветливее, чем с Лестер, она же видела, как Бетти боится Эвелин. Ей вовсе не нужно было, чтобы Бетти потеряла этот страх, и она ответила почти сразу же — почти, но все же перед ответом была крошечная заминка, миг торжества для Бетти.
— Да. Только не забудь, это означает, что она по-прежнему жива, — ответить нужно было именно так. Леди Уоллингфорд не сомневалась, что эта мысль еще вернется к падчерице и испортит ей настроение. Она тут же перешла к делу. — Сейчас нам некогда об этом думать. Наш отец ждет тебя.
— О, только не сейчас… — воскликнула Бетти. — Я так устала. Я не могу… после того, что было днем… мама, я не могу, — она говорила хотя и жалобно, но все равно дерзости в ее голосе звучало куда больше, чем обычно.
Ощущение свободы, которое принесла ей смерть Эвелин, никак не проходило, а в сердце неторопливо «вызревала уверенность, что перемены все-таки возможны.
Это странное ощущение родилось в тот момент, когда леди Уоллингфорд входила в комнату. Люди же умирают!
Бетти поглядела на мачеху почти как на равную; даже жена маршала авиации может умереть. Но она не смогла вынести ответного взгляда.
Когда девушка опустила глаза, леди Уоллингфорд проговорила:
— Мы ждем. Оденься и спускайся вниз.
Еще мгновение она разглядывала эту замухрышку, потом повернулась и вышла.
Разом лишившись мужества и уже чувствуя себя привычно беспомощной, Бетти поднялась и начала одеваться. Она знала, что сейчас произойдет, такое случалось и раньше. Она знала, что ей придется пойти — неизвестно куда и неизвестно зачем. Знала, что потом окажется дома совершенно измученная. Следующий день леди Уоллингфорд, как всегда, продержит ее в постели. У слуг эти происшествия назывались «сдвигами мисс Бетти». Молчаливо предполагалось, что с мисс Бетти не все ладно.
