Барбара Хэмбли - Князья Преисподней
Сама Лидия была уверена, что в этом отношении ничто не может сравниться с Константинополем.
Тесный храмовый дворик был уставлен клетками с голубями и каменными садками для рыб. Он поражал тишиной, неожиданной после шума близлежащих улиц. Над ним возвышалось два старых ясеня, а у бокового строения неповоротливый молодой служитель в коричневом одеянии длинной метлой подметал твердую утоптанную землю. Главное здание под двускатной, поросшей травой крышей казалось темным и довольно мрачным. На низких ступенях спала светло-рыжая собака. Внутри им бросилось в глаза стоящее в нише изображение свирепого существа в окружении флагов, бумажных фонарей и поддонов с подношениями — сладостями, фруктами, кусочками засахаренной дыни, зернами, кунжутным печеньем и рисом.
— Это Гуань Юй, бог войны, — объяснила баронесса. — По словам сэра Джона, такой человек действительно существовал. Что за причуда — сделать богом военачальника! Все равно что построить храм Наполеона и восхвалять его в проповедях. Впрочем, во французском посольстве найдутся и не такие идиоты…
— Должно быть, в свое время он был великим человеком.
Лидия изучила покрытое алой краской лицо и огромные глаза, уставившиеся на нее из-под угольно-черных бровей. От запаха благовоний першило в горле.
— Это Гуаньинь, богиня милосердия.
Паола указала на нишу в восточной стене, где помещалось изображение высокой женщины в развевающихся одеждах. Насколько поняла Лидия, богиня стояла на лотосе. Даже с такого расстояния ее черты лица поражали спокойной красотой, словно Гуаньинь смотрела в далекое будущее и видела, что в конце концов все будет хорошо.
— Говорят, она была принцессой и достигла нирваны благодаря медитациям и добрым делам, но отказалась войти в Небесные врата, потому что услышала, как где-то во тьме оставленного ею мира плачет ребенок.
Паола перекрестилась. Соболий мех воротника оттенял нежно-кремовый цвет ее кожи, свойственный брюнеткам, а лицо в сумраке храма казалось лицом мадонны. Лидия решила, что итальянка на несколько лет младше ее самой и не слишком разговорчива, хотя это последнее качество, вполне возможно, проявлялось лишь в сравнении с баронессой.
— Мне нравится думать, что так здесь почитают Святую Деву…
— Да, а прочие предметы почитания хорошо показывают местный образ мыслей.
Баронесса, казавшаяся еще более дородной в старомодной меховой накидке, вернулась к своим младшим спутницам. Рукой она указала на противоположную стену, где тянулся ряд ниш с изображениями.
— Посмотрите на князей и судей преисподней, которые заведуют всеми десятью уровнями ада, ведут записи, назначают наказания, поддерживают порядок, надзирают за рабочими и, так сказать, управляют движением. По описанию похоже на Россию, разве что в России было бы больше неразберихи. На Китай тоже похоже, — задумчиво добавила она. — Только вообразите, что за люди могли разделить загробный мир на департаменты, возглавляемые бюрократами. На небе у них тоже есть администрация и разные учреждения.
Она развернулась и решительно направилась к небольшой двери, ведущей в задний дворик. Паола снова погрузилась в созерцание Гуаньинь. Лидия торопливо достала очки из серебряного футляра и надела их, чтобы рассмотреть десять жутковатых суровых фигур, выстроившихся вдоль стены. В полумраке отчетливо виднелись их вытаращенные глаза, оскаленные зубы и свободные одеяния, которые развевал горячий ветер преисподней. Адские князья. Двое из них стояли в окружении согбенных душ, попирая ногами грешников.
Уловив рядом с собой шелест крепа и сладкий аромат Un air embaume[10] от Риго, она сняла очки.
— Они делят грешников по их грехам, как Данте? — спросила она.
Паола слегка нахмурилась, меж тонкими бровями на мгновение появилась едва заметная складка.
— Не знаю. Спросите у баронессы. Ее все эти ужасы приводят в восторг.
— Простите, — поддавшись порыву, Лидия взяла молодую итальянку за руку. — Когда баронесса предложила составить мне компанию, я упросила сэра Джона найти кого-нибудь еще, кто согласился бы присоединиться к нам, поскольку баронесса порою бывает… несколько навязчива…
— Порою? — лицо мадонны озарилось проказливой улыбкой школьницы. — Dio mio,[11] да с нее станется огреть русского царя его же скипетром!
Паола понизила голос и бросила взгляд в сторону открытой двери, проверяя, не слышит ли их почтенная дама:
— Она похожа на мою тетю Амелию. Такая же добрая и сердечная, только уж очень любит командовать!
— Наверное, у сэра Джона были причины обратиться именно к ней, — Лидия тоже перешла на заговорщицкий шепот.
- É verra![12] Он думал о несчастной леди Эддингтон, — Паола покачала головой. — Мы с вами оказали бедняжке большую услугу, мадам Эшер. Провели отвлекающий маневр, как выражаются военные. Понимаете, стоит только кому-нибудь занемочь, как баронесса тут же появляется на пороге с целым отрядом слуг, мылом, вениками, лоханью кипящего уксуса и едой в горшочках… мадам, ее повара надо расстрелять! Этот грузин — настоящая кара небесная!
— Тем вечером… Если, конечно, вы не возражаете… Почему вы оказались в саду? — спросила Лидия.
Взгляд Паолы подернулся печалью:
— Мы с Холли Эддингтон были ровесницами, мадам. Здесь, в посольствах, не так уж много молодежи. Несчастная Холли. Она была очень одинока и постоянно терзалась из-за того, что ей уже двадцать четыре года, а она еще ни разу не получала предложения. Думаю, какая-нибудь язва вроде мадам Шренк — это жена первого секретаря австрийского министра — назвала бы ее ожесточившейся. Бедняжка…
Вздохнув, молодая женщина двинулась вдоль ряда страшных потусторонних фигур, скалившихся на нее из теней.
— Она, как и я, любила музыку и птиц, хотя в остальном нас мало что связывало. Иногда она приглашала меня сыграть на пианино ее матери, поскольку в нашем с Тонио доме негде поставить инструмент. Как и ее мать, она считала китайцев дьяволами, которые сами виноваты во всем, что с ними происходит. Знаете, она была такой довольной, когда мистер Хобарт сделал ей предложение. А ее мать просто торжествовала. Но в подобном месте друзей не выбирают.
— И все же, почему вы вышли в сад? — спросила Лидия. — В среду было так холодно…
— Тогда я подумала, что быстро вернусь в дом. Скоро должны были подавать торт, и мы с Холли проверяли, все ли в порядке, когда к ней подошел слуга и сказал, что синьор Хобарт стоит у садовой калитки и просит ее выйти.
— Просит ее выйти?
