Келли Линк - Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)
Когда я поняла, что удерживать Рики на расстоянии больше нельзя, пришлось пойти на риск. Мы наконец улеглись в постель и приступили к ласкам и поцелуям. Его тело покрывала сетка из шрамов от различных несчастных случаев, потасовок, кулачных боев, дорожных аварий и пулевых ранений, вдобавок к нескольким устрашающим татуировкам и болезненному на вид пирсингу. Находясь в тюрьме, он прошел через ритуал вступления в банду, для чего сделал ножом отметины на правой голени — три одинаковые вертикальные линии — и вырезал на предплечье что-то вроде кельтского символа. Он даже гордился этим членовредительством, словно участник какой-то важной церемонии.
Мои пальцы то и дело возвращались к шрамам, особенно тем, которыми он сам себя наградил. Мне нравилось исследовать их снова и снова.
— Что ты почувствовал, когда убил отца?
— Кайф, — ответил он. — Это было круче, чем секс. А потом на меня просто столбняк нашел, голова ничего не соображала. Но я ни разу не пожалел о том, что сделал. Он получил по заслугам.
Я твердо знала, что хочу Рики Кэллоуэя. Во всяком случае от шеи и выше. Однако мне предстояло убедить себя захотеть и все остальное.
Но стоило ему только приступить к делу, как я оцепенела и мой разум тут же покинул тело, словно парашютист, бросающий обреченный самолет. Я вызвала в памяти Слова, принялась твердить их про себя, но с другим человеком это произвело эффект паралича, еще больше сковавшего конечности и таз. Я будто бы боялась, что он услышит мои мысли и обо всем узнает.
Рики завис на локтях:
— В чем дело, Кристин? Я делаю что-то не то?
— Нет, все хорошо. Просто… Извини. Я не могу…
— Скажи, что не так.
— Ты не виноват.
Лицо его исказилось в гримасе.
— Дело во мне? Ты боишься меня. Зря я выложил про себя всю ту дрянь. Такая мура только отвращает женщин.
— Не всегда.
— Тогда что? Я могу действовать и силой, но тебе будет больно, да и мне, наверное, тоже, а я этого не хочу.
Во рту пересохло так же, как и там внизу; единственное, что во мне увлажнилось, — это глаза.
— Рики, прости. В этом деле у меня совсем небольшой опыт. Наверное, секс нравился бы мне больше, если бы у меня лучше получалось.
— Почему ты боишься? Наверняка что-то произошло. Расскажи.
И я рассказала. Почти все.
Рики выслушал со скорбным выражением лица, затем спросил:
— И где сейчас этот ублюдок?
— Их брак с матерью треснул по швам из-за ее пьянства. Идз с ней развелся. Последнее, что я слышала, он получил работу в психиатрической больнице где-то на Востоке. Больше о нем не было никаких известий, если не считать открытки с соболезнованием, присланной мне на похороны матери. На обороте он написал сонет, в котором были Слова. Такая вот маленькая шутка. Мне пришлось отойти от гроба и скрыться в ванной, чтобы довести себя до оргазма.
— Ну и ублюдок, — сказал Рики. — Так где живет этот сукин сын?
Я чуть было не ответила, что ему придется самому выследить Идза, так как я точно не знаю, где он живет, но в последний момент меня что-то остановило. Возможно, я намеревалась хотя бы раз заняться с ним любовью.
А возможно, я просто еще как следует не разозлилась.
До нужной кондиции меня довел звонок Энн, прозвучавший через неделю. Она рассказала, что Барнетт бросил работу в местной средней школе, где служил сторожем, чтобы весь день «проповедовать» — на ступенях библиотеки, перед входом в детский сад, в розарии позади городской ратуши. Его духовное пророческое опьянение, видимо, достигло новых, еще более опасных высот.
— Я боюсь за него, — сказала Энн. — Я пыталась с ним поговорить, но… в общем, скажу так: когда священник призывает любить Бога, я думаю, он имеет в виду не совсем то, что наш брат.
Я отправилась- на квартиру Барнетта и нашла его посреди гостиной с тремя включенными телевизорами, настроенными на один и тот же религиозный канал. Со всех экранов румяный и прилизанный посредник Иисуса увещевал публику выслать наличные «прямо сейчас», а Бог, мол, обеспечит им пищу и кров. Экраны телевизоров были мутными от отпечатков рук; я поначалу удивилась, а потом вспомнила, что телепроповедники часто призывают зрителей «молиться» вместе с ними, приложив ладонь к экрану.
— Выключи эту чушь, — велела я, наверное, чересчур резко, потому что Барнетт при этом напомнил мне мамашу, которой сказали, что ее благословенный новорожденный похож на игрушечного тролля.
— Это послание Господа, Кристин, — произнес он. — Имей хоть каплю уважения.
— Ерунда, — сказала я. — Что происходит, Барнетт? Я знаю, ты всегда был религиозен, единственный из всей семьи посещал мессу, но я никогда не предполагала, что ты хочешь стать проповедником.
— До похорон Эндрю я не понимал, каково это — встать перед толпой людей и говорить об Иисусе, и Боге, и Святом Духе. — Он сделал ударение на последних словах, с удовольствием произнося их, упиваясь каждым звуком. — Я всегда молился молча, и никогда не подозревал, какой это восторг — выкрикнуть громко имя Бога и Божьего сына Иисуса Христа, нашего Повелителя и Спасителя.
Он продолжал в том же духе, а у меня по спине пробежал холодок от ужаса.
— Тебе нравится произносить имя Господа, да, Барнетт? Он широко раскрыл рот в нелепом экстазе:
— Господь — мой спаситель. Конечно, мне чертовски это нравится. Он приподымает мой дух.
«Не только дух», — подумала я, судя по тому, как встали колом его штаны, стоило ему произнести слово «Бог».
— Скажи мне кое-что, Барнетт. Когда мы были маленькие и мать была замужем за доктором Идзом, он трогал тебя? Он делал с тобой всякие вещи? И, может быть, при этом говорил о Боге?
Барнетт схватился за лоб, словно был глубоко взволнован.
— Почему ты всегда зовешь его доктор Идз? Я зову его папой.
— Я знаю, Барнетт. Так ответь мне, он делал это?
— Что делал?
— Трогал тебя.
— Он иногда звонит мне, знаешь ли.
— Неужели?
— По ночам, совсем поздно. Он любит со мной поболтать.
— Откуда он звонит?
— Из телефонной будки.
— А где стоит эта будка?
— Возле арки.
— Какой еще арки?
— Кажется, новой.
— Новой? Ньюарк? Там теперь живет этот подонок? В Ньюарке, штат Нью-Джерси?
— Почему ты ненавидишь его, Кристин? Он хороший человек. Когда он звонит, мы беседуем о Боге. Он говорит, что Бог меня очень любит, потому что я ничего не забываю.
«Барнетт, — подумала я, — ты ведь был совсем ребенком. Проклятие».
Я пошла домой и позвонила Рики Кэллоуэю и сказала, что поиски доктора Идза следует начать с Ньюарка.
