Александр Уваротов - 1945
— Признаюсь, ваш вопрос, лейтенант…
— Лейтенант Кёллер, господин профессор!
— … лейтенант Кёллер, меня озадачил. Так неожиданно услышать подобное здесь, в этих стенах. Нет, вы совершенно правы, нужно думать о будущем, о мире без войны. Просто я забыл, как выглядит университетская кафедра. А знаете, что, приходите ко мне, я занимаюсь теоретической физикой, конкретно – волновыми свойствами эфира.
Эфира не существует, подумал Бочкарев. Это много лет назад доказал эксперимент Майкельсона–Морли.
— Это те свойства, которые позволили создать «Колокол»?
— Ну, в общем-то, да. «Колокол» – самое яркое воплощение теории. Хотя мы и не до конца понимаем, за счет чего свойства реальности так меняются, но это уже ваша задача, вашего поколения, Кёллер. Главное, что мы воспроизвели действующий механизм.
— А они меняются? — осторожно спросил Бочкарев.
— Уже доказано, не сомневайтесь. Дело в том, что… — профессор затянулся.
«Ну, ну!» — мысленно взмолился Бочкарев.
Но тут открылась дверь и профессора позвали.
— Я – Пуркофф, — напоследок сказал профессор, оглядываясь, куда бы пристроить сигарету. — Теодор Пуркофф.
— Вы, кажется, работали со Шредингером? — вдруг спросил Бочкарев. Он уже распрощался с этим источником информации, но имя неожиданно всплыло в памяти – из того, довоенного, студенческого времени.
Профессор на мгновение замер.
— О-о, лейтенант, благодарю, что вы помните меня. Да, мы вместе работали над волновой механикой, но потом, когда Шредингер предательски покинул Рейх, продолжили без него. Шредингер – это пройденный этап. Мы уже без него определили, что квантовые эффекты продолжаются и в нашем, большом мире. А следовательно…
Пуркоффа позвали опять, он развел руками, извиняясь, и скрылся за дверью.
Но Бочкарев уже сам докончил его предложение: «А следовательно, зависят от наблюдателя. То есть, могут быть изменены. Жуть…»
Услышанное не могло быть правдой. Как не могли быть правдой летающие диски на двигателях невозможной конструкции. Но они существовали! Жаль, он не спросил, как изменяется мир, подчиненный воле человека и насколько велики эти изменения.
Об этом следовало немедленно рассказать Ваннику.
Бочкарев развернулся и увидел в начале коридора офицера, присматривающегося к нему.
— Лейтенант Кёллер? — выкрикнул тот.
— Так точно!
— Тогда за мной! И быстрее, быстрее!
Они вернулись в тот самый кабинет, где разговаривали с Сигрун, в котором остался Ванник и который сейчас заполнял своим радушием Шталман со свитой.
— Лейтенант Кёллер, — доложил эсесовец, пропуская Бочкарева внутрь.
— Превосходно! — расплылся в улыбке Шталман.
И Сигрун была здесь, стояла сбоку, смотря куда-то в сторону.
— Что скажет наша дама?
— Вполне, — ответила та. — По тестам – удачное сочетание.
— Превосходно. Тогда не будем медлить. Итак, лейтенант Кёллер, вы отправляетесь на «Андромеду», и немедленно. Сигрун объяснит, в чем ваша задача.
Шталман замолк и посмотрел на Ванника.
— А вы, оберштурмбаннфюрер, остаетесь здесь. До моего особого распоряжения. Располагайтесь, отдыхайте, а когда все закончится, я с вами побеседую.
Он подошел к Ваннику вплотную и негромко добавил: «И, надеюсь, перевербую».
Или Бочкареву показалось, что он сказал именно это?
Шталман решительно направился к выходу
Капитан попытался посмотреть на своего командира, чтобы увидеть его взгляд, прикоснуться напоследок к его уверенности, прочности, быть может, поймать напутствие, но того загораживал крупный эсесовец, кажется, остающийся в лаборатории. И Бочкарев, повернувшись, последовал приглашению офицера, показывающего ему на дверь.
Они уместились в том же диске, который доставил их с «Герхарда». Несколько минут заняли подготовительные операции, затем «Ханебу» беззвучно оторвался от земли – это почувствовалось по легкому покачиванию, двинулся вперед, сдал назад, повисел немного и, судя по ощущениям, пошел в набор высоты. Иллюминаторов салон не имел, поэтому пассажирам оставалось дремать, беседовать в тишине, не прерываемой гулом обычных двигателей, или просто ждать.
Бочкарев успокоился. Собственно, ничего страшного и не случилось, ну, остался один, можно подумать, в первый раз.
Он принялся исподтишка рассматривать Сигрун, сравнивая живые черты и ощущения от плаката, затем, когда она неприветливо посмотрела на него, переключился на Шталмана.
Тот сидел один, далеко от всех и у Бочкарева родилась мысль. Он отогнал ее, потом сказал себе, почему нет, затем подумал, что это наглость, самая, что ни на есть наглейшая, после чего тихонько, стараясь не шуметь, перебрался к штандартенфюреру, на соседнее кресло.
Тот встрепенулся, посмотрел на Бочкарева, кивнул.
— Простите, господин штандартенфюрер, — негромко произнес капитан. — Меня тревожит один вопрос и я не знаю, к кому обратиться.
Шталман молчал.
— Насколько сильно «Колокол» изменяет реальность и в чем заключается это изменение?
Шталман удивленно поднял бровь и полуобернулся к капитану.
— Однако… вы уже говорили с Сигрун? Хотя, нет, я бы увидел. Похоже, я вас недооценивал, лейтенант. Мне казалось, что еще на «Герхарде» вы о «Колоколе» не знали ничего. Мои поддразнивания, разумеется. несли информацию, но только для того, чтобы раздразнить вас, заставить действовать и показать себя. Сделать по ним общее заключение невозможно. Тем лучше, уважаю таких людей. Надеюсь, спрашиваете вы не из тщеславного и мелочного желания помешать, прославиться или сделать еще-какую нибудь глупость?
— Это ведь исключено конструкцией, — ответил Бочкарев. — Кроме того, во втором контуре и нужно возмущающее воздействие.
Шталман кивнул.
— Именно. А знаете, когда все окончится, я позабочусь о вас и вашем оберштурмбаннфюрере. Такие люди нам нужны, неважно, каких они убеждений. Тем более, убеждения – это вопрос времени, правильного окружения и сытной здоровой пищи. Духовной, разумеется… нет, лейтенант, я восхищен вами. Между прочим, у вас не было ни единого шанса: я знаю все, что происходит в штабе рейсхфюрера. Никаких проверок «Герхарда» и прочих секретных объектов он, конечно же, не устраивал.
Но вы хотели узнать подробности о «Колоколе»? Извольте. Помните слова фюрера: «грядет новая эпоха магического восприятия мира, основанного не на разуме, а на воле»? Хотя, впрочем, вы можете этого и не знать. «Колокол» и есть тот техномагический инструмент, при помощи которого воля трансформирует реальность. Ведь реальность сама по себе, тот мир, который мы видим, это продукт созерцания, продукт постижения, понимания множества людей. Множества воль. Каждый видит по разному, но общая совокупность, общий вектор стабилен и тем более стабилен, чем больше людей его складывает. Помните героические мифы Древнего Мира с их богами и героями, с кентаврами и сатирами? Вы никогда не задумывались, отчего подобное рождалось тогда и никогда – сейчас? Просто потому, что в те времена Земля вмещала совсем куцее человечество, испуганное, слабое. И мир вокруг колебался, творился в соответствии с его страхами, его мифами и легендами. А теперь? А теперь миллиарды работников, крестьян, ученых, служащих со своими представлениями о том, каким должен быть мир, какого цвета зубная паста, размер утреннего бутерброда с сыром и ежедневного жалованья уплотняют, упрочняют реальность, которой не под силу вместить ни нимф в лесном ручье, ни вестников богов. А между тем, пробить эту толстую шкуру огрубевшего мироздания можно. Главное, не держаться закостеневших догм. Если верить, что скорость света постоянна, если верить, что Вселенная расширяется, а выше головы не прыгнешь – так оно и будет. И с течением времени тысячи и тысячи новых адептов несуществующей истины, словно цементом сцепят податливое мироздание и заставят быть таким, каким хотят его видеть. И они будут получать доказательства этому, настоящие веские доказательства. Понимаете?
