Валерий Иванов-Смоленский - Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер
Присоединившийся к друзьям вальяжный кот грыз на ходу бараний бок, поочередно вытирая лапой, испачканные в жир, победно торчащие усы…
Проходя возле пологих склонов горы Мориа, им почудились звуки меланхолической, плакучей и тягучей музыки. Ближе к западному отрогу высокого холма музыка стала звучать громче и заунывней.
— Однако, музыка печали — коротко выразил предположение Азазелло.
— Кого-то хоронят, — веско дополнил кот. Весь его вид говорил о явном преувеличении им собственных заслуг в одержанной только что победе.
Со стороны моря неожиданно подул холодный сырой ветер, а с потемневшего неба заморосил, дождь — не дождь, а какая-то изморось, что для Иерусалима было неправдоподобно…
Маттавия прибыл с отрядом стражников, когда возмутители спокойствия были уже далеко. Скоротечность боя дала беглецам значительную фору во времени.
Очухавшийся уже могильщик, бессмысленно трогал окончательно замалиновевший и расплющенный нос. Усы его обвисли к плечам, а маленькие, узко посаженные злобные глазки, смотрели на мир с детским недоумением. Он так и не понял, что произошло и ничего не смог пояснить начальнику тайной стражи по поводу исчезновения наглых чужаков. Побоище было кратковременным и жестоким.
Трупов, впрочем, как показалось ранее тавернщику, не было вообще. Как не было и серьезно изувеченных, среди подвергшихся избиению посетителей. Все они поднимались с пола с кряхтеньем и оханьем, ощупывая побитые места и проклиная чужеземцев, действовавших столь вероломно и нещадно. Собственно и обрисовать толково ход схватки не смог никто.
Все однообразно припоминали виртуозное фехтование скамьей долговязого клетчатого верзилы, затем рывок, полет, сноп искр в глазах и небытие. Получалось, что потерпевшие даже не видели коварного врага, отправившего их в пелену кратковременного забытья.
Маттавия недоумевал, но добиться большего не смог. Хозяин таверны клялся всеми богами, что вообще ничего не видел, так как спустился в подвал за вином, а когда возвратился — все было уже кончено. Естественно он помалкивал о денариях, заботливо оставленных ему таинственными незнакомцами, сокрушался об ущербе и требовал от властей помощи для взыскания причиненных убытков.
Главный страж синедриона, окинув взглядом поле сражения, тут же повелел каждому присутствующему заплатить тавернщику по восемь ассов. Что было сделано незамедлительно, поскольку все были наслышаны о суровости условий подземной тюрьмы синедриона.
Так ничего и не выяснив, под оживленные причитания хозяина разгромленного заведения, Маттавия покинул таверну, решив, однако, повторить попытку захвата опасных чужаков.
Он задумал выяснить их истинные намерения, наладив личную слежку…
Над Иудеей повисла душная летняя ночь. Чуя грозу исступленно трещали цикады. Густые тяжелые тучи нависли над Мертвым морем, которое сливалось с приземистым берегом в одну черную массу. Яркие вспышки молний рассекали тьму и тогда становились видны три фигуры, по узкой горной тропе, гуськом, продвигающиеся к заброшенным соляным копям. Первая, отличающаяся коренастым сложением, несла в руке смоляной факел, дававший скорее больше угольного цвета дыма, нежели света.
Четвертая фигура в черном плаще с капюшоном двигалась несколько поодаль, приседая к земле каждый раз, когда очередная молния вырывала из мрака окрестности.
Копи истощены были еще во времена царя Соломона. Позднее они служили и местом погребения умерших. Узкие подземные коридоры разветвлялись, переходили в широкие галереи, переплетались и скрещивались между собой. Случайные путники, забредавшие туда, терялись в паутине лабиринтов и, не найдя обратной дороги, погибали от истощения. Отчего в переходах, нишах, вырубках и залах запутанных катакомб повсюду, во множестве, валялись различные кости и черепа людей. Тысячи летучих мышей нашли себе пристанище под сводами галерей и коридоров. В расселинах и трещинах гнездились ядовитые змеи, свиваясь в шипящие омерзительные клубки.
Первые раскаты грома рванули воздух над неподвижной морской гладью. И с его ударами немедленно хлынул ливень, густая завеса которого полностью скрыла от преследователя фигуры трех ночных скитальцев. Маттавия мгновенно промок насквозь и попытался приблизиться к идущей троице. Но этого не потребовалось. К изумлению начальника тайной стражи синедриона, следившего за непонятными чужеземцами, факел не погас и продолжал служить ему ориентиром.
С Мертвого моря внезапно прорвался порыв ветра, и ноздри Маттавии учуяли смрад гниющего камыша, смолы и серы. Он передернул плечами и еще больше ссутулился.
Подле высокой, темневшей неподвижной громадой, гряды огонь факела пропал, и Маттавия понял, что преследуемые вошли внутрь копей. Он метнулся следом, и вновь чадящее пламя факела указало ему путь. Воздух был сух и пах морем. Под ногами хрустели кости и остатки соляной породы. В сторону сполоханно метнулась стая летучих мышей, взбороздив тишину громким хлопаньем мощных крыльев. Троица, чему Маттавия был чрезвычайно удивлен, двигалась по запутанным лабиринтам быстро и уверенно, будто зная расположение переходов наизусть.
Наконец чужеземцы вступили в большой овальный зал, по обеим сторонам которого расположились широкие каменные скамьи и остановились. Высокий, блеснув в мерцающем неровном свете слюдой, закрывавшей его глаз, смахнул со скамьи полой халата полуистлевшие кости и жестом предложил остальным садиться.
Маттавия затаился возле стены коридора, ведущего в зал. Заговорщики, а, что это были именно заговорщики, глава тайной стражи не сомневался, были ему прекрасно видны. Его же они видеть не могли — факел освещал лишь небольшое пространство обширной пещеры. Было тихо, лишь какое-то неясное шуршание раздавалось в пустынных жутких лабиринтах.
— Сейчас к ним присоединится тот, который назначил встречу в этом мрачном, таящим ужас прошлых лет, месте, — подумал Маттавия, — и я увижу того, или тех, кто руководит этой странной троицей.
Характер и повадки у него были, как у горного волка — крадущийся, бесстрашный и умеющий напасть внезапно, так он себе его представлял, хотя встречаться с ним не приходилось.
Он сжал рукоятку короткого римского меча, которым владел великолепно. Этому мастерству его обучил бывший римский легионер, принявший иудейскую веру, оставшись в Иерусалиме и поступивший на службу в тайную стражу синедриона. На правом боку за пояс был заткнут также длинный, с узким лезвием, кинжал, в обращении с которым ему, пожалуй, не было равных в Иудее. Еще в далеком детстве он наловчился даже сбивать метательными ножами низко летящих птиц, а сейчас мог попасть в любую точку с расстояния в два-три десятка локтей.
