Мария Бережная - Дом без номера
Глава 17
Блюз для Агаты
Билли появился в Доме сам. И привел Агату. Они были настолько гармоничной парой, что казалось, будто порознь их никогда и не существовало.
Они принесли с собой разноцветные осенние листья, терпкий виноград, немного ветра, песка и идеально вписались в кофейно-шоколадную идиллию Дома.
А еще Билли научил жителей Дома по-настоящему слышать музыку. Ощущать ее всем сердцем, душой, телом – так, чтобы кончики пальцев зудели от желания прикоснуться к музыкальному инструменту; так, чтобы сводило скулы и одновременно хотелось плакать и смеяться…
Но всё это общие слова.
На самом деле Билли писал блюзы, а остальное для них с Агатой неважно.
Я всегда был очень послушным ребенком. Родители говорили мне, что делать, я кивал – и делал всё по-своему.
В результате все оставались довольны: родители были уверены в моей послушности, а я спокойно занимался своим делом – писал блюзы, рождающиеся под солнечным сплетением. Только там: сердце, душа и мозг тут ни при чем. Настоящий блюз рождается глубоко в груди, под солнечным сплетением, и ворочается там горячим комком до поры до времени – ждет своего выхода. Правильных слов.
Когда я вырос и вроде бы пришло время снять отдельное жилье, заболел мой отец. Мать одна не справлялась.
Маме я бы поставил памятник. Она и до этого терпела все папашины выходки: поздние гулянки, работу по ночам, возвращения с концертов с друзьями в очень нетрезвом состоянии… Сам я почти вымерший вид – трезвый блюзмен. Мне достаточно музыки.
Потом отец поправился и ушел от мамы, и она опять одна не справлялась… История была долгой и вязла в зубах, как кусок теплого гудрона.
Я остался дома. Я по-прежнему делал вид, что слушаюсь, а мама по-прежнему делала вид, что верит.
Когда мне хотелось спокойно поработать, подумать или побыть одному, я шел на крышу.
В Петербурге крыши домов – отдельная история, отдельная жизнь и территория. Часто я видел таких же любителей неба, как я, и даже нашел себе подружку. Черноволосая девушка в нелепых, смешных балахонах часто выходила на соседнюю, самую близкую ко мне крышу. Мы кивали друг другу и продолжали заниматься каждый своим делом. Смотрели в небо и молчали – это было нашим основным занятием.
Так что можно с чистой совестью сказать, что у нас общее хобби.
К слову, у моей матушки хобби тоже имелось – она всё время пыталась меня женить. Но это нормально, согласитесь. В мечтах она уже нянчила моих детей, а я… Я и моя предполагаемая жена в мечтах матушки отсутствовали. Видимо, мы в этот момент находились на работе.
Сидя на кухне, она в очередной раз печально сказала мне:
– Сынок, я хочу внуков.
– Да, мама.
– Что значит «да, мама»?
– Ты хочешь внуков.
– Ты должен жениться!
– Да.
– В этом году!
– Да.
– У тети Фаи Александр уже женат.
– Дважды.
Мама ушла в комнату, где ее ждали тетя Фая, тетя Рая и моя бабуля. Стратегический совет. Сенат и Высший Синод. Под разное настроение я называл их по-разному. Иногда даже «верхушкой Рейха», когда мама с тетушками особенно усердствовали.
Но сегодня, наверное, что-то совпало с моим настроением, блюзом, который всё настойчивее стучался в солнечное сплетение, ища выхода.
Я отложил альбом. Вышел на крышу, вдохнул вечернего воздуха и, перешагнув через разделяющий нас узенький парапет, подошел к подруге. Я имел право так ее называть.
– Привет.
– Привет.
Она подняла голову и улыбнулась.
– Слушай, а ты не замужем?
– Нет.
– Прекрасно! Выходи за меня!
Я знал, что она согласится. Наверное, если бы я был влюблен или хотя бы увлечен ею, то не решился не то что сделать предложение, а даже перешагнуть через парапет. Так бы и стоял там, и мял шляпу в руках, как последний мямля на планете.
А так…
– Хорошо. Выйду, – спокойно ответила она и, отложив альбом, встала (наверное, у нее затекла шея смотреть снизу вверх). И добавила, видимо, чтобы порадовать меня: – С удовольствием!
Сначала я посмотрел в альбом, лежащий у наших ног. Не понял ни слова, потому что там было написано на немецком. А потом посмотрел на свою будущую жену, и знаете что? Я был горд ею, как гордятся кем-то бесконечно родным. Я гордился женщиной, которая после полугода кивков и молчаливых встреч на крышах вот так просто согласилась выйти за меня замуж.
Я молча протянул руку, и она вложила в мою ладонь свою – испачканную черными чернилами, со смешными пальчиками с коротко остриженными ногтями и множеством серебряных колец. Кольца она, видимо, надевала по принципу «не для красоты, так для самообороны». Их можно с успехом использовать как кастет. Я так засмотрелся на ее руку, что машинально сказал вслух:
– Одно кольцо все-таки придется снять.
– Освободить место?
– Да. Для обручального. Хочешь, оно будет из белого золота, чтобы подходило под остальной ансамбль?
– Хочу. Сначала знакомимся с моей семьей или с твоей?
– А у тебя кто?
– У меня мама, бабушка и две тети.
– И у меня тот же комплект. Кстати, я Билли.
– А я – Агата. Мама Шекспира читала, да?
– Да. А твоя?
– «Занимательную минералогию». Она геолог.
– И ее любимый камень – агат?
– Да.
– Тогда я сочувствую твоему брату. Он, кстати, у тебя есть?
– Нет. Если б был, его назвали бы Аметистом или Опалом.
– И у меня нет.
За разговором мы сами не заметили, как дошли до моего дома, прошли на кухню и сели пить чай. Как будто мы жили с Агатой уже много лет.
– Не боишься?
– Немного, – она робко улыбнулась и уткнулась мне в плечо носом, набираясь храбрости.
Я погладил ее по волосам, привыкая чувствовать их под пальцами, дал ей пару минут собраться с силами – и мы вошли в гостиную. Выглядели мы, наверное, весело. Я – всё еще в кедах и в рубашке навыпуск (как пришел с работы, так и не переоделся), и Агата – в огромном цветастом балахоне, тоже в кедах и моем пиджаке. Я его накинул ей на плечи еще там, на крыше: холодно же.
А еще мы по-детски держались за руки.
– Мама, тети и бабушка! Сбылись ваши самые страшные сны. Знакомьтесь, это Агата – моя будущая жена!
– Добрый вечер! – дружелюбно сказала Агата.
И, послушав воцарившуюся тишину в гостиной, она сделала книксен.
Обожаю ее!
Пожалуй, если взять сцену, что потом произошла в нашей гостиной, – когда мама, тети и бабушка говорили хором, качали головами, всплескивали руками и что-то спрашивали, – и совместить с той, что происходила в гостиной Агаты, то вы не найдете и десяти отличий. Может, вообще только одно: моя мама блондинка, но красилась в брюнетку, а мама Агаты – наоборот.
