Брайан Ламли - Психомех
На этом этаже находились девять комнат, и, казалось, как раз с них и надо было начать.
Он вышел из спальни и закрыл дверь. Крадущимися шагами Гаррисон мерил коридор от середины к концу и обратно, а затем — в противоположном направлении. У последней двери он уловил слабый, еле заметный запах жасмина. Когда он просунул голову в дверь, запах стал гораздо сильнее. Гаррисон задрожал от возбуждения, у него зазвенело в ушах. Он тихо вошел, прикрыл за собой дверь, дотронулся до выключателя и обнаружил, что тот выключен. К счастью, расположение комнаты было такое же, как и у него. Он пробрался к кровати, разделся, свалив одежду как попало на пол, и уже готов был откинуть покрывало. Стояла полная тишина, не слышно было даже тиканья часов и звука его сдерживаемого дыхания. Холодная рука коснулась его бедра и заставила замереть на месте. Она прочертила тропинку по его переду. Слегка дрожа, он почувствовал, как ее губы поцеловали его ниже живота, простое прикосновение.
— Душ, — прошептала она, — я уже приняла, теперь — ты.
— От меня пахнет? — слова получались густыми, как сметана.
— Ты пахнешь.., прекрасно, — голос Вики был хриплым. — Но смой алкоголь с кожи и никотин с пальцев. Мужчины всегда слишком много курят, когда пьют. — Она томно водила пальцами вперед-назад, вперед-назад, время от времени захватывая его член на мгновение-другое, а затем снова отпуская. — Ну, иди же. Делай, как тебе приказали.
— Да, мэм, — хотел сказать он, но ничего не получилось.
Гаррисон быстро принял душ. Теперь, окончательно протрезвев, он облился ледяной водой и вернулся к ней, не вытерев тело досуха.
— Вики, никаких табу, если ты скажешь быть осторожнее с тобой, уверен, я закричу, — произнес он, нырнув в постель.
Она усмехнулась. Ее рот пылал, когда она целовала его грудь, пробуя его на вкус от сосков до пупка. Там она остановилась. Гаррисон не мог шевельнуться под ее руками и ртом.
— Ричард, если бы ты только подумал сдерживаться со мной, — я бы закричала!
Она повернулась, открывая для него свои теплые бедра. Они позволили своим пульсам забиться в унисон, когда начали наслаждаться друг другом...
* * *— Видишь? — спросил Томас Шредер у Мины. — Я был совершенно прав. Я догадывался, что произойдет что-то в этом роде. Нет, — я был уверен, мы думаем одинаково, Гаррисон и я.
Голый, он лежал на кровати, вытянувшись во всю длину. Его живот был исчерчен сеточкой шрамов, узор которой расширялся к грудной клетке, охватывал левый бок и продолжался на спине. Однако, его тело было смуглым, и этот загар немного маскировал шрамы, так что тело его не было совсем уж отталкивающим. Шредеру можно было дать на десять-пятнадцать лет меньше его настоящего возраста. Но солнечный загар и хорошее психическое состояние не могли скрыть или компенсировать внутреннее опустошение. Но что было самым важным, — Томас Шредер спасся от взрыва, который не сделал его бесполым, по крайней мере не совсем.
Мина была светловолосая и голубоглазая. В это мгновение ее волосы, как золотая вуаль, спадали на гениталии Шредера, но ее блестящие, как алмазы, глаза были прикованы к огромному, во всю стену, экрану кабельного телевидения, так же, как и глаза ее шефа. Изображение было достаточно четким, но чуть-чуть красноватым и расплывчатым, — эффект работы инфракрасной камеры в комнате Вики.
Мина так же была обнаженной. Ее тело занимало то же положение, что и Вики по отношению к Гаррисону, но Шредер был пассивен, его рука неподвижно лежала там, где она упала, — на треугольнике ее курчавых волос. Она приподнялась на одном локте, ее свободная рука легко и нежно ласкала Шредера. Несколько минут она наблюдала за Гаррисоном и Вики.
— Ты не концентрируешься, Томас, — сказала она.
— Да? Пожалуй, да. Но все равно, то, что ты делаешь, — приятно.
— Так ты никогда не получишь того, чего хочешь.
— Нетерпение. Я всегда думал, что это — моя прерогатива, — его голос звучал удивленно. — Мина, будь умницей и полежи тихо. Я наблюдаю за Гаррисоном. Смотри, по-моему, это единственный способ для меня получить то, чего я хочу.
— Но у тебя ничего не получается.
— Мина, мне кажется, ты на самом деле думаешь, что я люблю созерцать эротические сцены.
— А разве нет? Тогда почему ты смотришь их?
— А почему ты?
— Хочу и смотрю, — пожала она плечами.
— Значит, это ты наслаждаешься созерцанием этой сцены, ты, а не я. Видишь ли, секс здесь несущественен, к тому же он совпал с нашим пребыванием в постели. Я просто изучаю Гаррисона. Все, что он делает.
— Зачем?
— Это моя забота, Мина. А твоя — в данный момент — ублажать меня.
Вдруг Шредер возбудился. Пока они разговаривали, Мина смотрела на него. Но теперь она внимательно посмотрела на экран. Вики стояла на коленях, широко раскинув ноги и зарывшись лицом в подушку. Гаррисон стоял на коленях как раз между ее ног, держа ее за бедра, он глубоко входит в нее. При приближении к оргазму его дыхание стало резким. Микрофон, передававший звук в комнату Шредера, делал звук еще резче.
Мина приняла то, что она увидела, как данный ей шанс, ее рот и рука со знанием дела пытались привести Шредера в форму, но бесполезно. Когда Гаррисон и Вики кончили в объятиях Друг друга, Шредер расслабился, и его возбуждение прошло. Мина не жаловалась (пожалуй, она и так говорила слишком много), но Шредер все-таки почувствовал ее разочарование и похлопал ее по гриве тщательно завитых волос.
— Терпение, Мина. Эта ночь молода, как они. — Он кивнул на экран, затем посмотрел на свою любовницу. — И как ты. Скажи мне, что ты думаешь о Гаррисоне?
— Честно?
— Конечно, честно.
— Я думаю, что, если ты не сосредоточишься на своем удовольствии, пока Гаррисон берет свое, мы останемся здесь до трех тридцати утра!
— До пяти утра! — захихикал Шредер. — Да, у него молодое тело, и он голоден.
— Вики тоже, — заметила Мина; — Смотри, она хочет его еще.
— А он отвечает! И теперь она верхом на нем! Они великолепны.
— Она удивляет меня, — позволила себе заметить Мина. — Я думала...
— Милая девушка, как она? Вы все милые, моя дорогая. Но вдруг одна из вас находит своего, особенного мужчину, и тогда вам приходится делать это. Потому что таково правило, и вы обязаны сделать это. Да, а когда это случается, все табу рушатся. Конечно, есть и такие, которые видят не мужчину, а нули на конце его банковского счета.
— Томас, это жестоко, — в ее голосе звучала непритворная обида. — Ты говоришь обо мне? Но ты же знаешь, что я люблю тебя. Я твоя любовница.
— Моя оплачиваемая любовница. Но... — он пожал плечами, — может быть, поэтому я и не могу, а может быть, и нет. Понимаешь, сосредоточиться, значит напрячься, а для моего разрушенного тела напряжение значит боль, так вот, может быть, именно поэтому я и не могу.
