Олег Бондарь - Призрачно всё
— Доброе утро, — сказал первое, что пришло в голову, на что плешивый ответил небрежным кивком.
Небольшой паузы хватило, чтобы Влад овладел собой. На его лице появилась ухмылка. Непосвященным она могла показаться милой, но не мне. Вспомнились школьные годы, долгая разборка на классном собрании в присутствии суровой дамы с капитанскими погонами на плечах. Всеобщего осуждения по поводу того, что Влада взяли на учет в детскую комнату милиции представительница правоохранительных органов так и не дождалась. Многие из нас были свидетелями инцидента и считали, что босяк, которому Влад поломал челюсть, заслуживал более серьезных увечий. И ухмылка, которая предшествовала мордобою, точь-в-точь походила на его нынешнюю.
— Вы собственно, кто такие?
Более неуместного вопроса задать невозможно. Но осознание к спрашивающему пришло лишь тогда, когда Влад, не особо напрягаясь, вытащил недомерка из кресла и, поддав в спину рукой, словно вратарь по мячу, отфутболил его подальше от штрафной площадки. В данном случае — в коридор.
— Вот так и живем…
Влад мгновенно успокоился, вытащил из шкафа непочатую бутылку коньяка, два бокала, поставил на столик и, отворив дверь в торце комнаты, приказал кому-то, невидимому приготовить закуску.
Пить мне не хотелось. Прошло желание, словно отрезало. Скопившаяся усталость навалилась грузом, придавила пробудившиеся утром ростки радости, затуманила мозг почище алкоголя. И хотя я понимал, что усталость не главный фактор подобного состояния, мне было проще свалить все на нее, дабы меньше думать обо всем происходящем. Мне даже перехотелось задавать Владу вопросы, которых он избегал и на которые почему-то упорно не желал отвечать. Его дело. Каждый волен поступать так, как ему удобно.
Мне не нравился дом, не нравились его обитатели. Я чувствовал себя угнетенным и пришибленным. Мне было глубоко наплевать на происходящее в этом гадюшнике. Волновало лишь одно: как давно Влад знаком с Наталкой, и какие отношения их связывают? Остальные тайны мадридского двора ничего, кроме улыбки не вызывали.
Влад, не утруждая себя объяснениями случившегося, молча наполнил бокалы. Хотел сказать что-то вроде тоста, но не успел. Дверь, в которую недавно вылетел незадачливый гость, отворилась и в проеме возникла Наталья Владимировна. Худощавая, стройная, в строгом костюме, она воплощала образ строгой училки. Глаза ее излучали холод и неприязнь. Взгляд скользнул по мне и остановился на Владе. Пауза, во время которой теща пыталась превратить зятя в ледяной столб, затянулась и не обещала ничего хорошего.
— Владислав, — наконец, соизволила подать голос строгая дама. Он был под стать ее облику, тихий, с хрипотцой и в то же время насыщен властной манерностью. — Владислав, — повторила Наталья Владимировна, — вы отдаете отчет своему поведению?
— Что-то случилось?
Актер из Влада — никудышный. Да он и не пытался скрывать свои чувства. Внешняя словесная оболочка, в которой он намеривался упрятать истинное отношение к дражайшей тещи, никоим образом не отражалась на выражении его лица. Более кислую физиономию мне вряд ли когда приходилось видеть.
— Владислав, я не позволю, чтобы кто-то, — она умышленно сделала ударение на этом слове, самой интонацией опуская Влада ниже плинтуса, — плохо обращался с моими друзьями.
— Уважаемая Наталья Владимировна, хоть я и не совсем понимаю, о чем идет речь, но все же посмею напомнить, что дом, который вы называете своим, построен на мои деньги, на мои деньги он удерживается, и развлекаются ваши гости тоже за мой счет.
Высокий слог давался Владу с трудом, он едва себя сдерживал.
— Думаю, вам не стоит забывать, что на этом месте, на протяжении нескольких столетий находилось родовое гнездо моих предков, и вы должны благодарить судьбу и свою супругу за то, что вам позволено здесь пребывать. Меркантильность ваша лишена моральных принципов. Когда вы добивались руки моей дочери, вы клялись обеспечить ей нормальную жизнь. Должна заметить, вы плохо справляетесь со своей обязанностью. Моя дочь никогда не была с вами счастлива. К тому же, вы сделали ее калекой.
Было трудно понять, как столь эмоциональные по смыслу фразы можно говорить обыденным беспристрастным, возможно даже, равнодушным голосом. Наталья Владимировна констатировала то, что, по ее мнению, было непреложной истинной, и при этом интонация оставалась ровной, без всплесков, как будто заученный текст на постороннюю тему, не касающуюся ее лично.
— Бред! — сказал Влад, по-видимому, отвергая обвинения по поводу жены, а, может, комментируя, таким образом, все услышанное.
Теща не отреагировала на его резюме.
— Иннокентий Вениаминович чувствует себя оскорбленным и ждет извинений.
— Иннокентий Вениаминович? Это который из них? — Влад откровенно валял дурака и не считал нужным скрывать этого. — А, вспомнил, такой щупленький, лысенький? До чего же он неловок, любезная Наталья Владимировна. Хотя, признаюсь, было забавно смотреть, как он плюхнулся, выходя из столовой. Эти ужасные пороги… Передайте ему, я подумаю, каким образом их сделать пониже.
— Он ждет ваших извинений, — повторила Наталья Владимировна.
— Извинений? Да я-то причем? Если человек не умеет пить, он должен сам себя контролировать. Не так, ли?
Влад обернулся ко мне, ожидая поддержки. Мне не хотелось ввязываться в чужие разборки, но и деваться было некуда. Я неопределенно кивнул головой, мол, сами понимайте, что означает кивок и отвел глаза. Только, недостаточно быстро. Мой взгляд столкнулся с взглядом Натальи Владимировны и кроме обычного холода я уловил в нем непонятную, беспричинную ненависть.
Расправившись со мной, Наталья Владимировна одарила таким же взглядом Влада и, не проронив больше ни слова, гордо удалилась.
Если я ощущал понятную в моем положению неловкость, то на поведении Влада визит тещи не отразился. Похоже, он успел привыкнуть к подобным выходкам и не принимал их близко к сердцу. Или вообще не принимал ничего близко к сердцу.
Впрочем, таким Влад был и раньше, в школьные годы: непробиваемым флегматиком. Он был способен на поступок, когда его сильно доставали. Но не был способен на месть, коварство, на целенаправленные действия по утверждению собственной правоты. В последнем он не сомневался, а если так, зачем напрягаться и что-то кому-то доказывать? Внешнее смирение никоим образом не выглядело слабостью. Наоборот, его всепрощение воспринималось, как милостивая снисходительность сильного уверенного в себе зверя по отношению к более слабому.
Вот и сейчас, стоило Наталье Владимировне удалиться, лицо Влада расплылось в улыбке.
