Стивен Кинг - Лангольеры
– А я, понимаешь, всегда привык ожидать худшего, – сказал Ник.
«Худшего по сравнению с чем?» – подумал Брайан, но спрашивать не стал.
– А что, если ты опустишься вниз, и мы полетим на высоте пять тысяч, – предложил Ник. – Просто бросить взгляд. Может, зрелище небольших городков и автомагистралей нас как-то успокоит?
Брайан обдумывал уже эту идею. Она была очень заманчива.
– Соблазнительно, – сказал он, – но сделать этого я не могу.
– Почему?
– Потому что я в первую очередь отвечаю за пассажиров, Ник. Они ведь скорее всего ударятся в панику, даже если я им заранее все объясню. Подумай сразу об этом нашем скандальном приятеле, который опаздывает на важную встречу. Ну, тот, которому ты нос завернул.
– Беру его на себя, – ответил Ник. – Да и других, которые начнут бузить, тоже.
– Я уверен, что ты справишься, – согласился Брайан, – но все равно не вижу нужды пугать их. Мы в итоге и так все узнаем. Не вечно же нам быть наверху.
– Ты прав, дружок, – сухо отозвался Ник.
– Я мог бы это сделать, если бы был уверен, что под облаками окажусь на высоте хотя бы 4-5 тысяч футов, но без диспетчера и без связи с другими самолетами такой уверенности у меня нет. Я даже не могу предположить, какие там внизу погодные условия. Ты можешь, конечно, посмеяться, но…
– Я далек от смеха, дружок, поверь.
– А что, если предположить, что мы проскочили в некую временную петлю, как в фантастическом рассказе? Я опущу самолет под облака, и мы успеем увидеть бронтозавров, пощипывающих травку на поле фермера Джона, прежде чем нас разнесет на части какой-нибудь циклон.
– Ты и вправду думаешь, что такое возможно? – спросил Ник.
Брайан внимательно посмотрел на него, пытаясь понять, нет ли сарказма в его вопросе. Похоже, что нет, но – кто его знает? Британцы известны своим ехидным чувством юмора.
Брайан хотел рассказать ему, что однажды видел нечто похожее, но передумал, решив, что это прозвучит тоже несерьезно.
– Нет, конечно, такое вряд ли возможно, – сказал он. – Но ты, я думаю, представляешь себе, что у нас нет ни малейшей идеи относительно того, что происходит и с чем мы имеем дело. Можем, например, врезаться в совершенно новую гору, которая прежде была Нью-Йорком, или столкнуться с другим самолетом. Вообще, если это искривленное время, мы точно так же могли бы оказаться в будущем, как и в прошлом.
Ник посмотрел сквозь окно.
– Похоже, что все небо наше.
– Здесь, наверху – да. А внизу – кто знает? Вот это «кто знает» для пилота авиалиний – рискованная ситуация, вроде того, что выпадет в кости. Я намерен пролететь над Бангором, если такие облака и над ним. Пролетим тогда над Атлантикой и нырнем под потолок на обратном пути дугой. Не так будет рискованно, если снизимся над водой.
– Ясно. Значит, пока что продолжаем полет.
– Правильно.
– И выжидаем.
– Тоже верно.
Ник вздохнул.
– Ну что ж, ты – капитан.
Брайан улыбнулся.
– Считай, что вам всем повезло.
Глубоко в трещинах на дне Тихого и Индийского океанов живут рыбы, которые никогда не видели и не ощущали солнечного света. Эти странные создания плавают в безднах, как призрачные баллоны, освещаемые изнутри собственным свечением. Хотя они и выглядят хрупкими созданиями, на самом деле это чудо биологии, созданное, чтобы выдерживать давление, способное в один миг расплющить человека. Их великая сила одновременно и их слабость: пожизненно заключенные в своем странном теле, они обречены вечно существовать в черных безднах. Если их ловят и вытаскивают на поверхность, к солнцу, они просто взрываются. Не внешнее давление разрушает их, а как раз его отсутствие.
Крэг Туми вырос в своей собственной темной трещине и жил в собственной атмосфере высокого давления. Его отец был служащим в банке. Он подолгу отсутствовал дома – карикатурный тип круглого отличника. Своего единственного сына он подгонял так яростно, как и самого себя. Истории, которые рассказывал отец на сон грядущий, когда Крэг был еще совсем ребенком, пугали мальчика. И не удивительно, потому что страх был именно той эмоцией, которую Роджер Туми старался пробудить в мальчике. Эти истории главным образом были о расе чудовищных созданий, называемых лангольерами. Их миссия в жизни, их, так сказать, работа (а в мире Роджера Туми все имело свою работу, все занималось выполнением серьезных задач) состояла в том, чтобы набрасываться на ленивых расхлябанных детей. К тому времени, как ему исполнилось семь лет, Крэг стал целеустремленным круглым отличником во всем, как и его отец. Он решил навсегда: лангольерам до него не добраться. Никогда.
Четвертной табель, в котором не стояли сплошные пятерки, был неприемлемым. Иная оценка становилась темой лекции, насыщенной пугающими предостережениями о том, какой станет жизнь, когда придется рыть канавы или опорожнять мусорные ящики. Четверка была наказуема обычно недельной изоляцией в своей комнате. В течение такой недели Крэгу разрешалось только ходить в школу и появляться за столом во время семейной трапезы. Для хорошего поведения выходных не было. С другой стороны, выдающееся достижение, например, когда Крэг в соревнованиях трех школ победил в десятиборье, никакой похвалы не удостаивалось. Когда Крэг показал отцу медаль за такое достижение, врученную ему в присутствии всех учащихся, отец посмотрел на нее, невразумительно хмыкнул и снова уткнулся в свою газету. Крэгу было девять лет, когда отец умер от сердечного приступа.
Его мать была алкоголичкой, чье увлечение сдерживалось страхом перед человеком, за которого она вышла замуж. Как только Роджера Туми не стало, и прекратились его регулярные поиски припрятанных бутылок, которые он разбивал и за которые отвешивал ей пощечины, требуя взять себя в руки, Катрин Туми с энтузиазмом отдалась делу жизни. Она попеременно то окружала своего сына необычайной любовью, то замораживала полным отвращением к нему, в зависимости от содержания джина в ее крови в данный момент. Порой ее поведение выглядело странным, а порой – зловещим. В день, когда Крэгу исполнилось десять лет, она засунула ему большую кухонную спичку между пальцами ног, подожгла ее и запела «хэппи берсдэй ту ю», пока спичка медленно догорала до самой плоти. Она предупредила его, что если он попытается стряхнуть спичку, то она немедленно отправит его в сиротский приют. Угроза сиротского приюта звучала довольно часто, когда Катрин Туми надиралась. «Я вынуждена буду это сделать в любом случае, – сказала она ему, – поджигая спичку между пальцами ног рыдающего сына, подобно хилой свечке по случаю дня рождения. – Ведь ты вылитый отец. Он совершенно не умел развлечься. И ты такой же. Ты такой зануда, Крэгги-вегги». Она допела куплет и задула спичку не раньше, чем кожа поджарилась между вторым и третьим пальцами правой ступни Крэга. Он никогда не смог забыть желтого пламени, чернеющей спички и растущего жжения, пока мать заплетающимся языком и фальшивым голосом тянула «Хэппи берсдэй ту ю-уууу».
