Стивен Кинг - История Лизи
— Послушай, маленькая Лизи. Я покажу тебе, какие он издаёт звуки, когда оглядывается.
— Скотт, нет… перестань.
Он не обращает внимания. Вновь со свистом-криком набирает в грудь воздух, складывает влажные красные губы в плотное «О» и издаёт низкий, невероятно противный звук. В результате в воздух фонтанируют брызги крови. Какая-то девушка видит это и кричит. На этот раз копу не нужно просить толпу податься назад. Она делает это сама, и около Лизи, Скотта и капитана Хеффернэна образуется пустое пространство. Лизи отмечает, что до ближайших голых ног порядка четырёх футов.
Звук (дорогой Боже, это же какое-то хрюканье), на счастье, очень короток. Скотт закашливается, грудь тяжело поднимается, рана ритмично выбрасывает новые порции крови, потом Скотт пальцем манит Лизи к себе. Она наклоняется ниже, опираясь на руки. Его провалившиеся глаза подчиняют её себе. Так же, как и предсмертная улыбка.
Он поворачивает голову набок, сплёвывает наполовину свернувшуюся кровь на горячий асфальт, вновь смотрит на жену.
— Я могу… так её позвать, — шепчет он. — Она придёт. Ты… избавишься от моей… надоедливой… болтовни.
Она понимает, что он говорит серьёзно, и на мгновение (конечно же, сказывается сила его взгляда) верит, что это правда. Он повторит этот звук, только подольше, и в каком-то другом мире эта тварь, длинный мальчик, этот, владыка бессонных ночей, повернёт свою молчаливую голодную голову. А мгновением позже, уже в этом мире, Скотт Лэндон содрогнётся всем телом на горячем асфальте и умрёт. В свидетельстве о смерти будет указана ясная и убедительная причина, по которой оборвалась жизнь её мужа, но она будет знать: эта жуткая тварь наконец-то увидела его, пришла за ним и сожрала живьём.
Вот так и возникла тема, которой они больше никогда не коснутся — ни с другими людьми, ни между собой. Слишком ужасная. У любого супружества два сердца, одно светлое и одно тёмное. Эта тема — по части тёмного сердца, безумный, настоящий секрет. Лизи наклоняется к мужу, лежащему на раскалённом асфальте, совсем близко, в полной уверенности, что он умирает, но тем не менее стремясь удержать его в этом мире как можно дольше. И если ради этого придётся сразиться с его длинным мальчиком (пусть из оружия у неё только ногти, ничего больше), она вступит в бой.
— Ну… Лизи? — На губах эта отвратительная, всезнающая, жуткая улыбка. — Что… ты… скажешь?
Лизи наклоняется ещё ниже. В окутывающую Скотта вонь пота и крови. Наклоняется так низко, что распознаёт сквозь эту вонь запахи «Прелла», шампуня, которым он утром мыл голову, и «Фоуми», крема для бритья. Наклоняется, пока её губы не касаются его уха. Она шепчет:
— Успокойся, Скотт. Хотя бы раз в жизни угомонись. — Когда вновь смотрит на мужа, его глаза совсем другие. Из них ушла неистовость. Они поблекли, но, может, это и хорошо, потому в них вернулось здравомыслие.
— Лизи?…
Она шепчет. Глядя ему прямо в глаза:
— Оставь эту долбаную тварь в покое, и она уйдёт. — Едва не добавляет: «Ты сможешь разобраться с этим потом», — но идея бессмысленна, сейчас Скотт может сделать для себя только одно — не умереть. Поэтому говорит Лизи другое: — И никогда больше не издавай этого звука.
Он облизывает губы. Она видит кровь на его языке, и желудок поднимается к горлу, но она не отстраняется от мужа. Понимает, что должна находиться максимально близко к нему, пока не подъедет «скорая» или пока он не перестанет дышать прямо здесь, на горячем асфальте, в какой-то сотне ярдов от места его последнего триумфа. Если она сможет выдержать это испытание, то выдержит всё что угодно.
— Мне так жарко, — говорит он. — Если бы мне только дали пососать кусочек льда…
— Скоро, — отвечает Лизи, не зная, сможет ли она выполнить это обещание. — Лёд тебе уже несут. — По крайней мере она слышит приближающуюся сирену «скорой». Это уже что-то.
А потом происходит чудо. Девушка с бантами на плечах и новыми царапинами на ладонях продирается сквозь толпу. Она тяжело дышит, как спортсмен после быстрого забега, и пот струится по щекам и шее. В руках она держит два больших стакана из вощёной бумаги.
— Я пролила половину грёбаной «колы», пока добралась сюда, — она бросает короткий, злобный взгляд на толпу за спиной, — но лёд донесла. Лёд остал… — Тут глаза её закатываются, и она начинает валиться на спину, не отрывая кроссовок от асфальта.
Коп, охраняющий кампус (благослови его, Господи, вместе с огромной бляхой и всем остальным), подхватывает её, удерживает на ногах, берёт один из стаканов. Протягивает Лизи, потом убеждает другую Лизи отпить холодной «колы» из стакана, который у неё остался. Лизи Лэндон на его слова внимания не обращает. Потом, проигрывая всё это в голове, она даже удивляется собственной целеустремлённости. Теперь в голове только одна мысль: Главное, не дайте ей упасть на меня, если она потеряет сознание, мистер Дружелюбие, — и Лизи поворачивается к Скотту.
Его трясёт всё сильнее, и глаза туманятся, уже не могут сфокусироваться на ней. И однако он пытается:
— Лизи… так жарко… лёд…
— Он у меня, Скотт. Теперь ты хоть закроешь свой назойливый рот?
— Один удрал на север, другой на юг умчал, — хрипит Скотт, а потом — это же надо! — выполняет её просьбу. Может, он уже выговорился, и тогда это будет первый такой случай в жизни Скотта Лэндона.
Лизи запускает руку в стакан, отчего «кола» выплёскивается из него, такая божественно холодная. Она захватывает пригоршню кусочков льда, думая, а вот ведь ирония судьбы: когда они со Скоттом останавливаются на площадке отдыха на автостраде и она пользуется услугами автомата с газировкой, вместо того чтобы взять банку или бутылку, она всегда нажимает кнопку «СТАКАН БЕЗ ЛЬДА» (пусть лучше другие позволяют этим прижимистым компаниям, торгующим газировкой, лишь наполовину наполнять стакан своим товаром, вторую наполняя льдом, а вот с Лизи, младшей дочерью Дейва Дебушера, этот номер не пройдёт. Как там говорил папаня? «Стреляного воробья на мякине не проведёшь»?). А теперь она мечтает о том, чтобы в стакане было побольше льда и поменьше «колы»… нет, она не думает, что избыток льда что-то изменит. Хорошо хоть, что лёд есть вообще.
— Скотт, вот он. Лёд.
Его глаза наполовину закрыты, но он открывает рот, и когда она сначала протирает ему губы кусочками льда, а потом кладёт один на его окровавленный язык, бьющая Скотта дрожь внезапно прекращается. Господи, это какая-то магия. Осмелев, она проводит замерзающей, сочащейся водой рукой по его правой щеке, по левой, лбу, где капли воды цвета «колы» падают на брови, а потом стекают по крыльям носа.
