Тринадцатый Койот (ЛП) - Триана Кристофер

Хайрам ухмыльнулся, обнажив все клыки.

“Сегодня вечером мы будем хорошо поедим, мальчики”.

ГЛАВА X

ЭТО БЫЛИ СОЛНЕЧНЫЕ выходные, и открытый рынок был переполнен торговцами и покупателями, людьми, которые искали мази, лекарства, еду и напитки, а также развлечения. Мужчины кричали из своих передвижных фургонов, предлагая отчаявшимся собирателям змеиное масло и амулеты, в то время как продавцы Библии демонстрировали свои прекрасные издания в кожаных переплетах. Мужчина в черной шляпе заводил музыкальную шкатулку для детей. Цыганка торговала кристаллами. Некоторые из них, возможно, даже были реальными. Горожане весело ходили по магазинам.

Бирн пришел только за одним, поэтому он последовал за мухами.

У мясных прилавков его встретил едкий запах подвешенных туш, тех самых, которые он чуял уже несколько кварталов. Мужчины из города торговались с продавцами за лучшие куски бычьего мяса из-за ряда освежеванных черепов животных. Бирн купил овечьи внутренности и полоски свиного жира. Он поймал кусок бычьего мяса, прежде чем мясо закончилось, и вынес свои продукты с рынка, зашел в пустой переулок и съел их сырыми. Этого было достаточно, чтобы утолить голод, который приходил и уходил вместе с фазами Луны. Хотя он больше не был койотом, он все еще был волком, все еще плотоядным. Он должен был накормить зверя внутри, если хотел контролировать его.

Когда он наелся, он очистил себя, сплюнув в шейный платок и смыв кровь с подбородка и шеи. Он свернул сигарету и вернулся к своей лошади, Бо. Миссурийский фокстрот заржал, и Бирн провел рукой по его гриве.

“Мы должны вернуться. Я знаю, я сказал, что мы никогда не вернемся в этот проклятый город, но я никогда не думал, что это случится.” Он вставил ногу в стремя. “Прости, старина. Я могу игнорировать многие плохие вещи, происходящие, но, ну, может, я и ублюдок, но это не значит, что я хочу увидеть Армагеддон”.

Они поскакали по глиняной улице, минуя публичный дом и универсальный магазин, и когда добрались до салуна, Бирн остановил Бо. Он не планировал этого, но что-то дернуло его. Он уставился на вход, прежде чем рассмеяться над собственной глупостью. Девушке по имени Печаль платили за то, чтобы она ему нравилась, напомнил он себе. Иногда одиночество мужчины может сыграть с ним злую шутку, купленная компания женщины кажется слишком реальной. Женщин здесь, на западе, было мало, и они встречались очень редко. Вы могли бы влюбиться при одном взгляде на нее.

И все же что-то в его ночи с ней осталось, слабое место в сердце, которое никогда не знало любви женщины. Он никогда не был с тем, кого не покупал или не заставлял, находясь в своей полной волчьей форме.

Он щелкнул каблуками, и лошадь поехала дальше, а когда они добрались до окраины города, то ускорили шаг. Можжевеловые деревья приветствовали их на тропе пышными волнами, а впереди громоздились горы, сплошь черные скалы и шиповник, их шапки отяжелели от снега. Вдалеке залаяли собаки. Одинокий петух прокричал так, словно наступил рассвет. Бирн выпустил последнюю струю дыма из ноздрей, животное среди животных.

Вперед, к холму Надежды.

Он слышал, что это место процветало, что оно больше не было печальной навозной кучей, в которой он вырос после того, как его оторвали от матери и поместили в приют. По крайней мере, монахини научили его читать и писать. Сестра Мэйбл проявила самый большой интерес к молодому, дикому мальчику. Бирн задавался вопросом, была ли она все еще жива и красива. Она была ему как вторая мать, несмотря на все свои недостатки. И у нее их было много. Сколько его крови ушло на ее медного Христа? Просто тонкая струйка тут и там, но она складывалась. Все кровотечения носили настолько медицинский характер, что никто из детей никогда не задавался этим вопросом. Если бы Мэйбл была все еще жива, она, без сомнения, все еще возглавляла бы священный союз. Преподобный Блэквелл был важной персоной, но всего лишь номинальным главой среди монахинь — черт возьми, Бирн слышал, что старый проповедник тоже был еще жив, что было удивительно, если это правда, — но так всегда было с этими особыми католиками. Мужчины не были лишены своей ценности, но именно сестры обладали силой белой магии. Именно они должны были использовать его, чтобы сдерживать злые силы и не дать Старому Скрэтчу постучаться в дверь их мира. То же самое относилось и к тому, чтобы держать своих демонов в Аду, где им и место, — демонов вроде Джаспера Терстона.

Как могли монахини позволить колдовству мертвого Койота вернуться, особенно после всего, через что прошел Бирн, чтобы похоронить это проклятое сердце?

Но он был добровольным Иудой. Если бы его старая стая не верила, что Бирн погиб вместе с Терстоном, его бы давно выследили и освежевали. Гленн Амарок не успокоился бы, пока голова Бирна все еще была прикреплена к его шее, а не плавала в банке с мескалем в его седельной сумке. И если бы койоты знали, что произошло в Хоупс-Хилл много лет назад, от этого маленького городка не осталось бы ничего, кроме пепла. Бирн похолодел, узнав, что для этого еще есть время, и теперь, после эксгумации сердца Терстона, придут койоты, и, как и предупреждала Библия, за этим последует весь Ад.

Он разбил лагерь под звездами и ел кукурузные лепешки, вяленое мясо буйвола и черствое печенье. Он пополнил свою флягу, чтобы ее хватило до следующего города. Когда он пересек горный хребет, ливень с ледяным дождем заставил его провести день в пещере, вонявшей давно исчезнувшими медведями. Другая ночь застала его в заброшенной шахте, где пищали летучие мыши, а земля была скользкой от гуано.

Он вспомнил свои первые ночи на поле после побега из приюта, когда он был еще человеком. Он украл деньги из ящика для бедных в часовне и одного из мулов проповедника и уехал без цели, прихватив с собой старую винтовку для охоты на бизонов, мешок с его скудными пожитками, перекинутый через одно плечо. Все, что тогда имело значение, это то, что он был человеком. Как он прокладывал себе путь, было неважно, и он не чувствовал стыда за свое беззаконие, когда перевел старую винтовку на грабеж. После четырех месяцев грабежа лавочников под дулом пистолета он присоединился к одному из преступников.

Незнакомец подошел к Бирну в сыром салуне в каком-то грязном городишке, сказав, что ему нужен другой человек, чтобы совершить ограбление банка. Сказал, что делал это раньше, и в доказательство продемонстрировал несколько долларов, купив Бирну выпивку и отведя его в публичный дом, где он потерял девственность с женщиной на десять лет старше его.

Этого человека звали Уэб Типтон. Сказал, что он родом аж из Техаса.

Третьим человеком, с которым они собирались ограбить банк, был черноволосый парень ненамного старше Бирна, но волосатый, как итальянец. Уэб представил его как Гленна, и Бирну не потребовалось много времени, чтобы понять, что молодой человек был мозгом операции. Уэб был весь мускулистый; неуклюжий бык с руками кузнеца и лицом, всегда покрытым сажей. Только после ограбления банка Гленн решил, что у этого парня, Лютера Бирна, достаточно выдержки, чтобы встретиться с боссом.

Они ехали высоко по каменистой местности, все глубже и глубже углубляясь в лес, мул с трудом поспевал за лошадьми двух мужчин. Его привели к ряду пещер и палаточному лагерю, где над тлеющими углями костра стояла чугунная голландская печь. Пятеро мужчин сидели на камнях и поваленном бревне, ели из глиняных мисок и пили кактусовое вино. Когда всадники приблизились, из пещеры вышел еще один человек. Он был старше, как и Уэб, и носил длинные, но зачесанные назад волосы. Он был без рубашки под черным пальто. В зубах у него была маленькая сигара, а его бакенбарды были непослушными, а волосы толстыми, как сосновые иголки. Его глаза были двух разных цветов.

Мужчина посмотрел на Гленна. “Значит, это он”.

“Да, босс”.

Мужчина подошел к Бирну, когда тот слезал с мула.