Дэн Симмонс - Террор
Они не могли убить ужасного Бога Который Ходит Как Человек, – даже Сайла, Душа Воздуха, и Седна, Душа Моря, не могли убить тупилека Туунбака.
Но они могли остановить его. Они могли воспрепятствовать чудовищу продвинуться дальше на юг и убить всех человеческих существ и всех Настоящих Людей.
Лучшие из лучших шаманов – ангаккуиты – отобрали лучших мужчин и женщин из своего числа, обладающих даром ясновидения и способностью слышать и передавать мысли, и свели лучших мужчин с лучшими женщинами, как сегодня Настоящие Люди случают упряжных собак, чтобы вывести еще более сильное и умное потомство.
Родившихся в результате детей, наделенных даром ясновидения, стали называть сиксам иеа, или «небесные повелители духов», и послали их вместе с семьями на север, чтобы они помешали Туунбаку убивать Настоящих Людей.
Небесные повелители духов научились призывать Туунбака гортанным пением. Целиком посвятив свою жизнь общению с Туунбаком, они позволили ревнивому чудовищу лишить их возможности разговаривать с себе подобными.
В обмен на обещание тупилека-убийцы не охотиться больше за человеческими душами небесные повелители духов пообещали Богу Который Ходит Как Человек, что они – Настоящие Люди и все прочие человеческие существа – больше не будут строить свои жилища в царстве льда и снега. Они пообещали Богу Который Ходит Как Человек, что никогда впредь не станут охотиться или ловить рыбу в его владениях, не испросив у него позволения.
Они пообещали, что все грядущие поколения сиксам иеа и прочих Настоящих Людей будут помогать Богу Который Ходит Как Человек утолять зверский аппетит, ловя для него рыбу, убивая моржей, тюленей, оленей, зайцев, китов, волков и даже меньших братьев Туунбака, белых медведей, чтобы он ел досыта. Они пообещали, что ни один представитель человеческого племени на каяке или лодке никогда не вторгнется в морские владения Бога Который Ходит Как Человек, кроме как для того, чтобы привезти пищу или пропеть гортанные песни, услаждавшие слух зверя, или отдать кровожадному чудовищу дань.
Благодаря своему дару предвидения сиксам иеа знали, что со вторжением во владения Туунбака бледнолицых людей – каблуна – начнется Конец Времен. Отравленный бледными душами каблуна, Туунбак заболеет и умрет. Настоящие Люди забудут свои обычаи и свой язык. В их домах поселятся пьянство и отчаяние. Мужчины ожесточатся сердцем и станут бить своих жен. Души-инуа детей утратят покой, и добрые сны перестанут приходить к Настоящим Людям.
Когда Туунбак умрет от каблуна-болезни, знали небесные повелители духов, в его холодных белых владениях начнется потепление и таяние льдов. Белым медведям станет негде жить, и их детеныши умрут. Тюленям и моржам будет негде кормиться. Лишившись своих мест для гнездования, птицы будут кружить в небе и призывать на помощь Ворона.
Такое вот будущее видели они.
Сиксам иеа знали: как ни страшен Туунбак, такое будущее без него – и без родного холодного края – будет еще страшнее.
Но тогда, задолго до наступления Конца Времен, поскольку молодые ясновидцы, небесные повелители духов, разговаривали с Туунбаком, как могли разговаривать лишь Седна и прочие духи – не голосом, но единственно посредством передачи мыслей, – все еще живой Бог Который Ходит Как Человек прислушался к их предложениям и обещаниям.
Туунбак, который – как все величайшие из великих духов инуа – любит поклонение и почитание, согласился. Он пообещал питаться приношениями людей, а не их душами.
На протяжении многих поколений ясновидящие сиксам иеа продолжали сочетаться браком только с мужчинами и женщинами, обладающими таким же даром. В малолетстве ребенок сиксам иеа отказывался от возможности разговаривать с остальными людьми, чтобы показать Богу Который Ходит Как Человек, что он посвящает свою жизнь общению только с ним одним, с Туунбаком.
На протяжении многих поколений малочисленные семьи сиксам иеа, которые живут гораздо дальше к северу, чем остальные Настоящие Люди (по-прежнему испытывающие ужас перед Туунбаком), и всегда строят свои жилища на постоянно покрытой глетчерами и снегом земле или паковом льду, стали известны под именем Людей Прямоходящего Бога, и даже их язык превратился в странную смесь из всех прочих наречий Настоящих Людей.
Разумеется, сиксам иеа не могут изъясняться вслух ни на каком наречии – только на беззвучном языке мыслей, каким владеют кауманики и ангаккуа. Но они все же остаются людьми, они любят свои семьи и принадлежат к своим родам, объединяющим многочисленные родственные семьи, и потому для общения с другими Настоящими Людьми мужчины сиксам иеа пользуются особым языком жестов, а женщины сиксам иеа имеют обыкновение прибегать к играм с натянутой между пальцами веревочкой, которым научились от своих матерей.
Прежде чем покинуть деревню
и отправиться на лед,
чтобы найти моего будущего мужа,
который приснился мне и моему отцу,
когда весла еще были чистыми,
мой отец взял темный камень, аумаа,
и пометил каждое весло.
Он знал, что не вернется
живым со льда.
Мы оба видели в наших снах,
которые приходят к сиксам иеа
и всегда сбываются,
что он, мой любимый Айя,
умрет там на руках бледнолицего.
Вернувшись со льда,
я искала тот камень повсюду,
на склонах холмов
и в руслах рек,
но так и не нашла.
Вернувшись к своим людям,
я найду весла, на которых аумаа
оставил серый знак.
Жизнь обозначена короткой линией
на конце лопасти,
но над ней проведена
длинная линия смерти.
Приходи еще! – кричит Ворон.
63
Крозье
Крозье просыпается с адской головной болью.
В последние дни он почти всегда просыпается по утрам с сильнейшей головной болью. Казалось бы, человек с изрешеченными дробью спиной, грудью и руками и с тремя тяжелыми пулевыми ранениями должен чувствовать по пробуждении боль иного рода, но, хотя и она в самом скором времени начинает терзать его, в первую очередь он замечает именно ужасную головную боль.
Она напоминает Крозье о годах, когда он каждый вечер напивался виски и на следующее утро горько сожалел об этом.
Иногда по пробуждении – как сегодня утром – в больной голове у него звучит эхо бессмысленных слогов и слов. Все слова изобилуют щелкающими звуками и похожи на слова тарабарского наречия, какие на ходу придумывают дети, пытаясь найти верное количество слогов для песенки, сопровождающей прыганье через скакалку, но в течение мучительных секунд, предшествующих окончательному пробуждению, Крозье кажется, что они имеют какой-то смысл. В последние дни он постоянно чувствует страшную умственную усталость, словно проводит все ночи за чтением Гомера на греческом. Френсис Родон Мойра Крозье никогда в жизни не пытался читать на греческом. Да и не хотел. Он всегда предоставлял заниматься этим ученым и помешанным на книгах бедолагам вроде старого вестового Бридженса, друга Пеглара.
Этим темным утром он просыпается в снежном доме, разбуженный Безмолвной, которая с помощью веревочных фигур, сменяющих друг друга у нее между растопыренными пальцами, говорит, что пора снова идти охотиться на тюленя. Она уже одета в парку и исчезает в ведущем наружу тоннеле, как только заканчивает общение с ним.
Раздраженный тем, что позавтракать сегодня не придется – хотя бы куском холодного тюленьего сала, оставшегося со вчерашнего ужина, – Крозье одевается, под конец натягивает парку и рукавицы и ползет вниз по тоннелю, выходящему на юг, с подветренной стороны жилища.
В темноте снаружи Крозье осторожно поднимается на ноги – иногда левая нога у него плохо работает по утрам – и оглядывается вокруг. Снежный дом слабо светится, озаренный изнутри плошкой, которую они оставляют гореть, чтобы помещение не выстужалось, даже когда уходят. Крозье ясно помнит долгий санный поход через льды к этому месту – где бы оно ни находилось – и помнит, как он сидел на санях, закутанный в меха и совершенно беспомощный тогда, много недель назад, и наблюдал с чувством, похожим на благоговейный трепет, за Безмолвной, потратившей долгие часы на рытье ямы в снегу и строительство снежного дома.
С тех пор Крозье, со своим математическим складом ума, провел не один час, лежа под меховыми полостями в уютном маленьком помещении и восхищаясь криволинейными очертаниями купола и точным, без видимого труда давшимся расчетом, с каким женщина вырезала снежные блоки – при слабом свете звезд! – и возвела из них наклоненные внутрь стены.
Созерцая купол из-под своих мехов долгой ночью или темным днем, он думал: «От меня толку – как собаке от пятой ноги, – но также думал: – Эта штуковина должна рухнуть». Верхние блоки кладки находились почти в горизонтальном положении. Они имели трапециевидную форму, и последний блок – замковый – девушка протолкнула наружу, а потом подровняла его края и втянула обратно внутрь, поставив на место. Под конец Безмолвная забралась на самый верх сложенного из снежных блоков купола, попрыгала там, а потом съехала вниз по стенке.
