Стивен Кинг - Дьюма-Ки
Вместо того чтобы последовать за Ади на кухню, Мельда спешит через холл к кабинету Хозяина, и впервые за семь лет, которые она работает в семье, входит не постучавшись. Хозяин сидит за столом, без галстука, с расстёгнутым воротником, подтяжки скинуты с плеч. В руках держит фотографию Тесси и Ло-Ло. Он смотрит на неё, глаза красные, лицо уже осунулось. Похоже, он даже не понимает, что его домоправительница ворвалась в кабинет без вызова; выглядит он, как человек, которого уже ничто не может ни удивить, ни шокировать, но, разумеется, чуть позже выяснится, что это не так.
Он спрашивает: «В чём дело, Мельда, Лу?» Она отвечает: «Вы должны немедленно пойти туда». Он смотрит на неё полными слёз глазами, в которых читается спокойная и раздражающая тупость. «Пойти куда?»
Она говорит: «На берег. И возьмите вот это».
Мельда указывает на гарпунный пистолет, который висит на стене, вместе с несколькими короткими гарпунами. Наконечники стальные, не серебряные, древки тяжёлые. Она знает, она достаточно часто носила их в корзинке для пикника.
Он спрашивает: «Что ты такое говоришь?»
Она отвечает: «Нет времени объяснять. Вы должны пойти на берег немедленно, если не хотите потерять ещё одну».
Он идёт. Не спрашивает, какую дочь, не спрашивает, зачем ему может понадобиться гарпунный пистолет. Просто сдёргивает его со стены, в другую руку берёт два гарпуна и широкими шагами выходит из кабинета — сначала идёт позади Мельды, потом обгоняет её. К тому времени, когда он добирается до кухни, где Мельда в последний раз видела Ади, уже бежит, и она всё больше отстаёт, хотя и бежит сама, поднимая юбки обеими руками. Удивлена ли она его внезапным выходом из ступора, внезапной активностью? Нет. Потому что, несмотря на горе, туманящее голову, Хозяин знал: что-то не так и с каждым днём становится только хуже.
Дверь чёрного хода распахнута. Вечерний ветер врывается в неё, раскачивает на петлях… только это уже ночной ветер. Закат умирает. На Тенистом берегу ещё будет свет, но здесь, в «Гнезде цапли», стемнело. Мельда пересекает заднее крыльцо и видит, что Хозяин уже на тропе, ведущей к берегу. Она оглядывается в поисках Либбит, но, разумеется, не находит её. Если Либбит делает то, что должна сделать, она уже на пути к бассейну, с коробкой-сердцем под мышкой.
Коробкой-сердцем, в которой монстр.
Она бежит за Хозяином и догоняет его у скамьи, рядом с которой тропа спускается к берегу. Он стоит там, окаменев. На западе закатное полотнище сузилось до тусклой оранжевой ленты, которая вот-вот исчезнет, но света ещё достаточно, и она видит Ади, стоящую у кромки воды, и мужчину, который идёт из Залива, чтобы поприветствовать её.
Адриана кричит: «Эмери!» Судя по голосу, обезумела от радости, как будто после разлуки прошёл год, а не день.
Мельда кричит: «Ади, нет! Держись от него подальше!» Кричит, стоя рядом с окаменевшим, таращимся на происходящее внизу мужчиной, но она знает, что Ади не обратит внимания на её предупреждение, и Ади не обращает — спешит к своему мужу.
Джон Истлейк бормочет: «Что?..» — и это всё, на что его хватает.
На какое-то время он вышел из ступора, добежал сюда, а теперь вновь впал в прострацию. И всё потому, что он видит ещё две фигурки? Которые дальше от берега, но тоже идут по воде к Ади? Идут там, где вода должна накрывать их с головой? Мельда думает, что нет. Мельда думает, что он по-прежнему смотрит на свою старшую дочь, смотрит, как к ней приближается мужчина (виден только его смутный силуэт), вышедший из воды, протягивает к ней мокрые руки, мокрыми пальцами сжимает шею, сначала обрывает радостные крики, а потом тащит Ади в прибой.
А в Заливе ждёт чёрный остов корабля Персе, покачиваясь на волнах, как маятник часов, отсчитывающих время в годах и столетиях, а не в секундах и минутах.
Мельда хватает Хозяина за руку, вонзает ногти ему в бицепс и говорит с ним так, как за всю жизнь ни разу не говорила с белым человеком.
Она говорит: «Помоги ей, сукин ты сын! До того, как он её утопит!»
Она толкает его вперёд. Джон идёт. Она его не дожидается, не смотрит, пойдёт ли он дальше или опять окаменеет. Мельда напрочь забывает про Либбит. В голове у неё только Ади. Она должна остановить этого псевдо-Эмери, не дать утащить Ади в воду, и она должна это сделать до того, как мёртвые близняшки придут ему на помощь.
Она кричит: «Отпусти её! Немедленно её отпусти!»
Мельда бежит к берегу, юбки развеваются за спиной. Эмери затащил Ади в воду уже по пояс. Ади теперь сопротивляется, но Эмери продолжает её душить. Мельда подскакивает к ним, набрасывается на бледного утопленника, руки которого сжимают шею собственной жены. Он кричит, когда левая рука Мельды, с браслетами, прикасается к нему. Крик булькающий, словно в горле у него вода. Он вырывается из рук Мельды, как пойманная рыба, и она рвёт его ногтями. Плоть с лёгкостью поддаётся, но из ран не течёт кровь. Зрачки закатились под верхние веки — это глаза мёртвого карпа под лунным светом.
Он отталкивает Адриану в сторону, чтобы сразиться с гарпией, которая атаковала его — с гарпией, одна рука которой жжёт холодным, безжалостным огнём.
Ади верещит: «Нет, няня, нет, ты причиняешь ему боль!»
Ади бросается к ним, чтобы оторвать Мельду, чтобы хотя бы разделить их, и в тот самый момент Джон Истлейк, стоящий по голень в Заливе, стреляет из гарпунного пистолета. И наконечник с тремя лезвиями вонзается в горло старшей дочери, она застывает, как вкопанная, два дюйма стали торчат под подбородком, а четыре — сзади, чуть ниже основания черепа.
Джон Истлейк кричит: «Ади, нет! Ади, Я НЕ ХОТЕЛ!»
Ади поворачивается на голос отца и даже идёт к нему, но это всё, что успевает увидеть няня Мельда. Мёртвый муж Ади пытается вырваться из её рук, но она не хочет его отпускать; она хочет положить конец его ужасной полужизни, и, возможно, этим испугать двух девочек-чудовищ, прежде чем они подойдут слишком близко. И она думает (насколько она может думать в такой ситуации), что ей это удастся, потому что она заметила курящийся след ожога на бледной, мокрой щеке этой твари, и понимает, что так воздействует на неумерших утопленников её браслет.
Её серебряный браслет.
Тварь тянется к ней, морщинистый рот раззявлен криком то ли страха, то ли ярости. Позади Джон Истлейк снова и снова выкрикивает имя старшей дочери.
Мельда рычит: «Это сделал ты!» — а когда псевдо-Эмери хватает её, не вырывается.
«Ты, и та сука, которой ты служишь», — могла бы она добавить, но бледные руки твари сжимаются на её шее, как ранее сжались на шее бедной Ади, и она может только хрипеть. Её левая рука, однако, свободна — та, что с браслетами, — и рука эта чувствует своё могущество. Мельда замахивается и от души бьёт по правой стороне черепа псевдо-Эмери.
