Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка
– Только потому, что ты не понимаешь, – ответил он, и эти улыбчивые глаза глянули на меня с выражением полного душевного мира.
– То же самое говорил Джим Джонс перед тем, как дать всем яд.
– Я не знаю этого имени – Джим Джонс. – Тут он наклонил голову, как Итцпапалотль, когда она слушала голоса, не слышные мне. Теперь я поняла, что это может быть поиск в памяти других людей. – А, теперь я знаю, кто это. – Он глянул на меня красивыми и спокойными глазами. – Но я не безумец. Я бог.
Он вроде бы отвлекся, будто для него было важно, чтобы я поверила в его божественность. Если он должен убедить меня в ней, прежде чем убить, то мне ничего не грозит. Убить меня он может, но никогда не убедит меня, что он бог.
Он нахмурился:
– Ты мне не веришь.
И снова в его голосе прозвучало удивление. Я поняла, что он, несмотря на всю свою силу, выглядит молодо. Века рвались из глаз на его руках, будто через них можно заглянуть в самое начало творения, но сам он казался с виду молодым. А может, он просто не привык к людям, которые тут же не падали ниц, поклоняясь ему. Если за все свое долгое существование ничего другого ты не видел, то любой отказ от поклонения может тебя потрясти.
– Я бог, – повторил он, и снова в его голосе прозвучало снисхождение.
– Тебе лучше знать.
Но я постаралась, чтобы мое сомнение прозвучало бы явственнее.
Он еще сильнее нахмурился и снова навязчиво напомнил надувшегося ребенка. Испорченного ребенка, надувающего губы.
– Ты должна поверить, что я бог. Я – Супруг Красной Жены. Я тот, кто свершит отмщение убийцам моего народа.
– Ты имеешь в виду испанских конкистадоров?
– Да.
– В Нью-Мексико вряд ли найдется много конкистадоров.
– Их кровь течет в жилах детей детей их детей.
– Не сочти за обиду, но эти бирюзовые глаза ты вряд ли унаследовал от кого-то из местных.
Он снова надулся, и морщинки показались у него между бровей. Если он будет и дальше со мной разговаривать, недовольство станет привычным выражением его лица.
– Я – бог, созданный из слез народа. Я – сила, которая осталась от ацтеков, и я – тело, созданное магией испанцев. Их собственной мощью я сокрушу их.
– Не слишком ли поздно сокрушать? Пятьсот с хвостиком лет прошло.
– У богов другой отсчет времени, не такой, как у людей.
Он верил в свои слова, и я также знала, что он подыскивает самооправдание. Он бы раздавил испанцев еще пятьсот лет назад, если бы мог.
Может, мои мысли о нем как-то отразились у меня на лице, потому что он сказал:
– Тогда я был новым богом, поэтому не настолько сильным, чтобы сокрушить своих врагов, а потому кецалькоатль принес меня сюда ждать, пока я наберу достаточно силы для нашей цели. И сейчас я готов вести свою армию вперед.
– Так ты хочешь сказать, что пятьсот лет ушло, чтобы ты из маленького божонка стал большим и злым богом? Как суп должен до-олго покипеть, чтобы стать настоящим супом?
Он рассмеялся:
– У тебя очень странный ход мыслей. Мне печально, что скоро ты будешь мертва. Я бы сделал тебя первой из своих наложниц и матерью богов, потому что рожденные от тебя дети стали бы великими чародеями. Очень жаль, что мне нужна твоя жизнь.
Мы снова вернулись к вопросу о моем убийстве, а именно этой темы мне не хотелось касаться. У него, кажется, очень ранимое самолюбие. Сейчас посмотрим, насколько ранимое.
– Извини, но это предложение не кажется мне заманчивым.
Он улыбнулся, склонившись надо мной, пальцами пробежал по моей руке.
– Мы возьмем твою жизнь, и это не предложение. Это факт.
Я состроила самые невинные глаза.
– Я думала, ты предлагаешь мне стать наложницей, матерью богов?
Он нахмурился еще сильнее:
– Я не предлагал тебе стать моей наложницей.
– А! – сказала я. – Извини, я не так тебя поняла.
Он все еще трогал пальцами мою руку, но уже не перебирал ими, будто забыл, что прикасается ко мне.
– Ты бы отвергла мое ложе?
Очень смущенный голос. Отлично.
– Ага.
– Ты хранишь добродетель?
– Да нет, просто конкретно твое предложение меня не соблазняет.
Ему всерьез было трудно сообразить, что я не нахожу его привлекательным. Еще раз он пробежал по моей руке щекочущим прикосновением. Я лежала спокойно и глядела на него, глядела прямо в глаза, потому что иначе пришлось бы смотреть на отрезанные части тел. А трудно быть тверже гвоздя, когда хочешь заорать.
Он тронул мое лицо, и на этот раз я не стала уворачиваться. Пальцы его исследовали мои черты, деликатно, нежно. И глаза уже не были спокойными. Нет, в них была тревога.
Он наклонился ко мне, будто собирался поцеловать, и ресницы на его руках затрепетали бабочками у меня вдоль тела. Я тихо взвизгнула.
– В чем дело? – отодвинулся он.
– Даже и не знаю. Отрезанные веки трепещут по коже, кишки у тебя на поясе ползают змеями, языки из твоего ожерелья пытаются меня лизнуть. И ты еще спрашиваешь?
– Но ты не должна этого замечать, – сказал он. – Ты должна видеть меня красивым и желанным.
Я пожала плечами, насколько это было возможно со скованными над головой руками.
– Извини, но твой наряд этому сильно мешает.
– Тлалоци! – позвал он.
– Да, повелитель?
Человек в шортах вышел вперед и упал перед ним на колено.
– Почему она не видит, как я чудесен?
– Очевидно, аура твоей божественности не действует на нее.
– Почему?
И снова гнев прозвучал в его голосе и отразился на только что мирном лице.
– Я не знаю, повелитель.
– Ты сказал, что она может заменить Ники Бако. Ты сказал, что она такая же наугули, как и он. Ты сказал, что она отмечена прикосновением магии, и это аромат моей магии привлек к ней кецалькоатля. Но вот она лежит под прикосновением рук моих и ничего ко мне не чувствует. Это невозможно, если она отмечена моей магией.
Я подумала, что это может быть и не его магия, но вслух говорить не стала. А что, если это работа Итцпапалотль? Стоящее передо мной существо чуть не убило меня на расстоянии. Он ворвался в мой разум, захватил меня, и я не могла ему помешать. Сейчас он меня касается непосредственно, явно пытается что-то надо мной сделать, и не получается. Произошла только одна перемена – меня на время заполнила сила Итцпапалотль. Неужели это все от ее воздействия?
Тлалоци встал, не поднимая головы.
– Здесь против нас действует мощная магия, повелитель. Сначала мы потеряли Ники Бако, и теперь глаза этой женщины закрыты для твоего образа.
– Она должна быть открыта моей силе, иначе она не может быть совершенной жертвой, – сказал Супруг Красной Жены.