Ирина Лазарева - Старое пианино
— Сейчас как вдарит! — поежился Ярик. — Бежим скорей, я с детства грозы боюсь.
Не успели дойти до крыльца, как в округе потемнело, воздух стал вязким. Сверкнула молния, прямо у дома оглушительно треснул разряд. Ярослав охнул и с облегчением захлопнул за собой входную дверь.
Начался ливень, сопровождаемый яростными раскатами грома.
— Что, Михалыч, мне уже надо приступать? — спросил Максим, когда вся компания собралась в гостиной. — Может, выпить коньяку для храбрости?
— Нет! — жестко отрезал Сила Михалыч. — Нельзя туманить ум в важном деле.
— Слушайте, а все-таки кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? — возмутился Ярик.
— Действительно, Леонид Ефимыч, — поддержал Максим, — вы так и не закончили свою историю. Как вы умудрились довести инструмент до такого состояния?
Веренского передернуло: было очевидно, что воспоминания для него мучительны. Тем не менее, он занял свое кресло и продолжил прерванный рассказ:
— Я упоминал, что в конце книги граф Веренский разместил две музыкальные пьесы собственного сочинения. Граф серьезно увлекся черной магией. Причиной, очевидно, послужил тот факт, что его одолевал призрак Дарьи. То ли дух самоубийцы не мог успокоиться, то ли виновника ее гибели мучили галлюцинации, но в книге приходы умершей граф описывал как реальные события. В стремлении избавиться от назойливого приведения граф не придумал ничего лучшего, как отправить бедняжку навсегда в потусторонний мир самостоятельно и так, чтобы вернуться несчастная больше не смогла. Он заинтересовался оккультными науками. Постепенно граф увлекся настолько, что стал проводить собственные изыскания. — Веренский прервал устный рассказ, чтобы прочесть еще одну выдержку из скопированного текста. — Послушайте, что пишет граф дальше: «С незапамятных времен шаманы и маги использовали силу слова и звука. Они знали, что разные слова имеют разную силу, и, помимо значения, немалую роль в воздействии слова играют составляющие его звуки. Сочетание звуков в слоге, частое их повторение, ритм, напор, все может привести к хорошему или бедственному результату. Слова, служащие заклинанием, выбираются магами по этому принципу. Это навело меня на мысль, что определенное сочетание музыкальных звуков также должно оказывать различное воздействие на все, что нас окружает. Я стал экспериментировать со звуком, вот когда пригодилось музыкальное образование, обеспеченное мне незабвенной матушкой».
— Довольно! — прервал Михалыч. — Чтение займет слишком много времени. Если вкратце, то дело обстояло так: графу удалось создать магическую пьесу с помощью злосчастного пианино. Предварительно посредством заклинаний он вложил в инструмент магические свойства, необходимые для осуществления задуманного.
Примечательно, что в дальнейших записях упоминаний о Дарье нет. Либо дух страдалицы успокоился, либо граф, всецело увлекшись своей идеей, забыл совершенно о побудительном мотиве, как о несущественном обстоятельстве перед лицом открывающейся бездны. Бедная Дарья, она ничего не значила для графа — ни живой, ни мертвой.
Пьесу, открывающую дверь в потусторонний мир, граф записал в книге. Однако, пробив брешь в гибельное пространство, надо было как-то еще ее закрыть. Тогда он пишет вторую пьесу.
Я обращался к архивам и материалам краеведческого музея. Из разрозненных сведений, мне удалось установить, что обедневшее к сороковым годам девятнадцатого столетия семейство Веренских внезапно и необъяснимо разбогатело. Однако сам граф в скором времени застрелился. Причины мне выяснить не удалось, но, проследив генеалогическое древо, я выяснил, что любимица графа, его младшая дочь, Аделаида, исчезла в возрасте восемнадцати лет незадолго до самоубийства отца.
— Мне все-таки непонятно, — вмешался Максим. — Допустим, что трагические события произошли из-за того, что графу удалось осуществить свой преступный замысел. Зачем же он оставил книгу, почему не уничтожил оба компонента — книгу и пианино?
— Дорогой Максим, тебе незнакома честолюбивая гордость ученого, открытие было его детищем, плодом кропотливого труда, выстраданным и взращенным, уничтожить его он не мог. Он спрятал книгу в надежном хранилище, так, чтобы темные силы не могли до нее добраться — в святом месте, сознавая всю опасность сохранности ключа в неведомое, но с тайной надеждой, что когда-нибудь его труд будет найден и оценен потомками, и имя великого магистра прославится в веках. Как часто тщеславие ученого пересиливает благоразумие.
Михалыч печально вздохнул и положил руку на плечо Максиму:
— Пора, друг, остальное обсудим позже.
Они пошли вдвоем сквозь все здание, Михалыч продолжал давать наставления, а у Максима рос страх в душе, словно ему предстояло обезвредить мину, но как это сделать, он не представлял.
— Ты сказал, что в книге есть вторая пьеса. Почему Леонид Веренский не закрыл врата? Ведь, судя по всему, его предку это удалось.
— После, после, Максим, сейчас уже некогда. Веренский поведает нам обо всех событиях, но не сейчас.
У комнаты, где стояло зловещее пианино, Максим остановился, собираясь с духом.
— Главное настройся, как я говорил, — напутствовал Михалыч. — Освободись от посторонних мыслей, открой душу великому, внимай совершенству, тогда все придет само. Ты должен быть один, поэтому в помещение я не войду, но буду неотлучно находиться здесь, за дверью. При малейшей опасности сразу вон из комнаты, запомнил?
Максим кивнул. Массивная дубовая дверь издала пронзительный ржавый скрип, когда он вошел; казалось, все в этом кабинете было пронизано отвратительными звуками. Максим задохнулся на миг при виде пианино. Все его существо в который раз взбунтовалось, ноги налились свинцовой тяжестью. Пересиливая себя, он с огромным трудом сделал несколько шагов к инструменту и опустился на банкетку.
Кто-то, должно быть Веренский, положил нотную тетрадь и карандаш на столик. Так было предусмотрено, чтобы записывать новую пьесу. Здесь же заботливый хозяин оставил графин с водой и стакан.
Ощущая мучительный гнет во всем теле, Максим поднял крышку, установил тетрадь на пюпитре.
— Совершенную гармонию… — пробормотал он. Во рту пересохло, руки плохо слушались. — Ладно, держись, старик, — сказал сам себе и взял первую ноту. Вздрогнул, зажмурился, услышав звериный крик. Еще одна нота — очередной дикий вопль. Все у Максима внутри оборвалось, в мозг словно впились гвозди, и таких гвоздей, игл, раскаленных стрел было предостаточно в этом пианино.
Он выпил воды прямо из графина, клацая зубами о стакан. Попытался успокоиться. Ничего, ничего, любой звук должен с чем-то сочетаться, не бывает такого, чтобы не нашлось в лад. Звук не может быть гармоничным или негармоничным сам по себе, лишь соотношение одного звука с другим создает гармонию или диссонанс.
