Джон Соул - Проклятие памяти
Взглянув на висевшие на стене часы, Барбара Фэннон долго не могла понять, что за время они показывают, а потом сообразила – пять часов утра. А ей казалось, что с тех пор, как "скорая" привезла в Центр Алекса, прошло не более часа...
А дел, между тем, еще невпроворот.
Нужно сделать все необходимые тесты, и ей самой, Барбаре, постараться, чтобы при этом тело Алекса сохраняло максимальный покой. При рентгене, сканировании, и что там еще Фрэнк Мэллори посчитал необходимым. Вернее, Фрэнк вообще решил сделать все, что возможно, – в итоге Барбаре еще нужно заказать на завтра ультразвук, пункцию, артериографию, ЭКГ... Отказался Фрэнк только от пневмоэнцефалограммы – да и то, Барбара знала, только потому, что для этого тело Алекса пришлось бы привести в вертикальное положение. А в его теперешнем состоянии это было попросту невозможно. Только для того, чтобы связаться со всеми необходимыми службами, Барбаре понадобился почти час. И еще – еще? – были те, кто ждал в приемной реанимационного отделения...
В приемной, правда, стало менее людно после того, как Барбара объяснила им, что до утра какие-либо изменения в состоянии Алекса вряд ли наступят – первые тесты начнутся уже сейчас, но результаты их появятся не раньше завтрашнего вечера.
Без семи пять. Ей, в общем, тоже уже можно идти домой. Все, что нужно, и все, что можно, уже было сделано. Только сейчас Барбара поняла, как же она устала. Проверить в последний раз, не остался ли кто в приемной, и домой... Она толкнула дверь, уверенная, что в приемной никого нет.
И ошиблась, конечно же.
В углу, на покрытом клеенкой больничном топчане, сидела Лайза. Слезы на ее щеках уже высохли, она сидела, выпрямившись и устремив неподвижный взгляд в стену. Рядом стояли, застыв, ее родители. Поколебавшись, Барбара вошла в приемную, захлопнув за собой дверь.
– Может быть, вам принести что-нибудь? – тихо спросила она. – Хотите кофе?
Лайза молча покачала головой.
– Может быть, вам удастся уговорить ее поехать с нами домой? – В зеленых глазах Кэрол Кокрэн сквозило отчаяние, но губы уже складывались в привычную вежливо-извиняющуюся улыбку.
– Но я не могу, мама, – прошептала Лайза. – Вдруг он очнется и сразу спросит, где я?
Сев рядом с Лайзой, Барбара взяла ее за руку.
– Видишь ли... Алекс вряд ли придет в себя именно сегодня...
Лайза смотрела на Барбару, словно не видя ее.
– А вообще... он когда-нибудь придет в себя, доктор?
Барбара прекрасно понимала, что говорить с кем бы то ни было о состоянии Алекса Лонсдейла сейчас преждевременно, но она знала, кто такая Лайза Кокрэн и кем была она для Алекса. Много раз Алекс сидел в ее кабинете, после занятий в школе, ожидая прихода родителей, и восторженно рассказывал Барбаре о Лайзе.
– Не знаю пока, – и, заметив, как метнулся в изумрудных глазах Лайзы ужас, поспешила успокоить ее: – Это значит лишь то, что пока у нас еще неполные сведения о его состоянии...
– А если он... очнется – с ним все будет в порядке, как раньше?
Барбара пожала плечами.
– Этого мы тоже не знаем. Остается только ждать... и надеяться.
– Да, я буду ждать, – тихо сказала Лайза.
– Лучше бы тебе поехать домой и хоть немного поспать, – мягко заметила Барбара. – Обещаю, что сразу тебе позвоню, как только что-нибудь выяснится.
– Нет. Я лучше останусь здесь, – Лайза отрицательно покачала головой. – А вдруг он... Я хочу сказать – он же может очнуться все-таки...
Барбара удержала готовое сорваться с языка возражение. Чего тут – девочка ведь права... Алекс вполне может прийти в себя – очень скоро. А может, и никогда... И вдруг она поняла, что и она, и все в клинике желают только одного – чтобы Алекс поскорее очнулся.
Для них, опытных, умелых врачей-профессионалов, любой пациент в состоянии Алекса квалифицировался обычно как "безнадежный случай". Делай что можешь – гласит древнее медицинское правило, но обычно в подобных случаях все усилия оказывались тщетными. Все знали это – и в конечном итоге исполняли лишь своеобразный ритуал, прежде чем признать победу смерти.
А потом заканчивалась смена и все шли домой.
Но Лайза Кокрэн идти домой не хотела, и Барбара Фэннон решила остаться с ней – несмотря на то, что ее дежурство давным-давно закончилось.
– Идемте, – встав, она сделала знак следовать за ней.
Обменявшись нерешительными взглядами, Кокрэны, однако, послушно пошли за Барбарой. Подойдя к одной из дверей, Барбара распахнула ее и приглашающим жестом указала в темноту комнаты.
– Коль скоро мы все решили остаться, хочу, чтобы вам было удобно.
– Это же кабинет Марша, – удивился Джим.
– Его собственный.
– А как же мы здесь?..
– Но вы ведь его друзья, не так ли? А ночь получилась довольно долгой, и кто знает, не будет ли завтрашняя еще длинней. Я, говоря откровенно, собиралась домой, но уж если вы решили остаться, я так просто обязана. Но не в приемной же, согласитесь. – Она повернула выключатель, но верхний свет показался ей слишком ярким; потушив его, она зажгла настенные бра и открыла форточки. – Располагайтесь, а я принесу кофе. Впрочем, если пожелаете что-то покрепче, можете поискать в кабинете – по слухам, Марш всегда хранит у себя на всякий пожарный бутылочку.
– А где именно он, по слухам, ее хранит? – прищурившись, Джим посмотрел на Барбару.
– Понятия не имею, – пожала плечами Барбара. – Но на вашем месте я бы поискала в правой тумбе стола. Да, да, в этой.
* * *Эллен Лонсдейл сидела в высоком кресле с прямой спинкой, придвинутом вплотную к постели Алекса, она держала сына за руку. Алекс лежал на спине; подвеска удерживала гипс на левой руке сантиметрах в двадцати над матрацем. Лица почти не было видно – его скрывали бинты и маска респиратора. Вокруг кровати стояло много аппаратов. Эллен не знала их предназначения – она понимала лишь, что эти шланги, мониторы и ящики каким-то образом поддерживают жизнь ее мальчика.
Она сидела в этом кресле уже почти пять часов. Небо за окном начало светлеть, и Эллен с трудом привстала, чтобы увидеть глаза своего сына, глаза Алекса.
Раз он жив – они должны быть открыты. Эта мысль почему-то упорно преследовала ее.
Равно как и другие, не менее странные мысли.
Например, несколько раз она ловила себя на том, что внимательно следит за ритмичными колебаниями респиратора. Почему он до сих пор не остановился?
А когда Алексу сделали очередной анализ – она уже не помнит, чего именно, – она, дотронувшись до его руки, отдернула пальцы. Рука сына была теплой; и это почему-то испугало ее.
Впрочем, почему – она понимала.
Потому что, несмотря на все уверения врачей, жуткое ощущение того, что сын мертв, не покидало ее.
