Роберт МакКаммон - Корабль ночи
– Я расскажу ему, – вдруг проговорила она устало. – Расскажу. Массанго!
Одна из женщин осторожно взяла ее под руку.
– Массанго! – повторила старуха, зыркнув в сторону подводной лодки. И позволила увести себя домой (она жила на берегу гавани неподалеку), двигаясь как сомнамбула. Кип проводил ее взглядом, озадаченный только что услышанным. Что это было? Какое-нибудь дьявольское заклинание? По Фронт-стрит к ним катил помятый зеленый грузовичок-пикап. Съехав с дороги на песок, он сбавил скорость. Из пикапа вылез Мур и пошел через пляж к констеблю.
– Кто это? – спросил Мур, и Кип заметил темные круги вокруг глаз друга, как будто Мур спал всего пару часов.
– Кифас, рыбак, – ответил констебль. – Вряд ли ты знал его…
Мур посмотрел на брезент, которым был прикрыт труп, вскинул глаза и уставился на подводную лодку.
– Как это произошло? – спросил он со странной интонацией в голосе.
– Вероятно, течения освободили лодку, и она налетела на ялик старика. Теперь смотреть на беднягу не очень-то приятно, – Кип взглянул на кучку островитян, стоявших поодаль. – Все свободны. Мне нужны два человека нести тело, остальные могут идти по домам.
– Боже мой, – пробормотал Мур, едва толпа рассеялась. – Я увидел с балкона, как эта штуковина вошла в гавань, и когда увидел толпу на берегу, то сразу понял – беда, но я не знал…
– Ну что, понесем к его преподобию? – К ним подошел какой-то мужчина.
Кип хотел было согласиться, но потом отрицательно помотал головой, глядя куда-то за плечо островитянина.
– Пожалуй, это ни к чему, – наконец сказал он.
Все повернулись в ту сторону, куда смотрел констебль. На песке, среди длинных утренних теней, стояла, опираясь на тонкую черную трость, высокая, худая фигура, вся черная: черное одеяние, такая же черная кожа – сплошная чернота, лишь сияли отраженным светом круглые стекла очков. Человек этот помедлил и неторопливо двинулся к собравшимся, вонзая трость в песок перед собой. На шее у него Мур заметил что-то блестящее. Это был стеклянный глаз на длинной цепочке. Ни на кого не глядя, Бонифаций наклонился над телом и приподнял брезент. Он быстро перекрестился, прикрыл труп грубой тканью, прошел мимо Мура и констебля и уставился на подводную лодку – так, как если бы смотрел в лицо старинному врагу. Его глаза на миг вспыхнули, потом превратились в маленькие щелки.
– Надо понимать, этот корабль прошел по проливу между рифами,
– сказал Бонифаций. Он дышал прерывисто, словно ему не хватало воздуха.
– Она раздавила Кифаса… – начал Кип.
– Да, мне сказали. – Бонифаций окинул двух негров оценивающим взглядом. – Несите-ка его в церковь, ребята.
Они покорно подняли брезентовый сверток и двинулись в сторону Фронт-стрит.
– Где вы ее нашли, Мур? – полюбопытствовал Бонифаций, глядя не на Дэвида, а на лодку.
– На одной из отмелей Бездны, на глубине примерно сто пятьдесят футов, может, чуть больше…
– И что с ней будет дальше?
– Пока что, – ответил Кип, – она останется там, где она сейчас.
Бонифаций круто обернулся к констеблю.
– Но нельзя же… – начал его преподобие, и висевший у него на шее глаз заблестел на солнце. Во взгляде священника светилась сила, которую Кип не замечал раньше. – Нельзя оставлять этот корабль в гавани. Вы должны отбуксировать его обратно к Бездне, продырявить и затопить. Понимаете?
– Нет, – ответил Кип. – Не понимаю…
– Один человек уже погиб, – спокойно проговорил его преподобие.
– Не довольно ли?
– Минуточку, – вступил в разговор Мур. – Это был несчастный случай…
– Ну, разумеется, – произнес его преподобие с некоторой долей сарказма в голосе. – Послушайте меня, Кип, уберите этот корабль из бухты. Он опасен. Там, где он появляется, добра не жди…
– Вуду! – презрительно фыркнул Кип. – На самом деле это никуда не годная развалина, рухлядь, только и всего. Ваше живое участие мне вполне понятно, однако…
– Участие? – по губам священника ящеркой скользнула слабая улыбка. – Да, мне не все равно. – Он поднял стеклянный глаз так, чтобы и Кип, и Мур разглядели его, и солнце растеклось сияющей дугой по выпуклой стеклянной поверхности. – Это мое зрение, моя боль. Я видел страшные вещи и прошу вас – сделайте так, как я говорю…
– Я не верю в ваши видения, Бонифаций, – заметил Кип. – И в ваше вуду я тоже не верю.
– А я и не прошу вас верить в них! – голос его преподобия зазвучал жестче, суровее, и им вдруг открылось то, чего священник, по-видимому, не мог коснуться в обычном разговоре. – Я лишь предостерегаю вас, призываю вас к осторожности. Все, что Господь создал на этой земле, обладает энергией и силой, и этот старый механизм…
– Но его создали не боги, – возразил Мур. – Его создали люди…
Бонифаций мрачно кивнул.
– А разве людьми не управляют боги, будь это боги войны или боги мира? – Он заглянул в глаза Муру и увидел там нечто встревожившее его. Потом повернулся к констеблю. – У всего на свете есть душа, добрая или злая, и я очень хорошо знаком с теми силами, что обитают в этом корабле.
Час от часу не легче, его преподобие собрался не таясь говорить о колдовстве!
– Вы рассуждаете так, словно эта лодка живая, – раздраженно заметил Кип.
– Потому что я знаю это! – свистящим шепотом огрызнулся Бонифаций. – Я помню… – он запнулся и посмотрел на гавань.
– Что помните?
– Огонь, – очень тихо произнес священник.
Кип представлял, о чем идет речь, хотя за годы, проведенные на Кокине, слышал лишь отрывочные упоминания об этом. Во время войны на острове вспыхнул страшный пожар; огонь пронесся по джунглям и уничтожил десятки людей и почти все хижины островитян. В свое время Кип из чистого любопытства попробовал узнать о пожаре побольше, расспрашивая рабочих на верфи Лэнгстри и старожилов, но никто не захотел рассказывать о несчастье, словно что-то мешало им говорить о нем.
– Ну и что огонь?
Солнце мало-помалу вытесняло тени с лица священника, загоняя их в борозды морщин, и теперь оно походило на древний, весь в трещинках пергамент. Бонифаций довольно долго молчал, а потом с видимым усилием заговорил:
– Вначале мы услышали великий гул в небесах – словно ночное небо обрело голос и ревело, обезумев от страха; этот рев, сперва очень далекий, делался все громче и громче, и под конец все потонуло в этом шуме, а с ним пришел страшный, всепоглощающий жар. На верфи прогремел взрыв, потом еще один, и еще. Из окон повылетали стекла, а людей швыряло на землю словно бы ударами невидимого кулака. Я помню – о да, отлично все помню. Среди лачуг что-то взорвалось, вспыхнул огонь, охватил дома. Ветер раздувал пламя, уносил искры к небу, разбрасывал их по джунглям. Самые сильные из нас помогли бежать из деревни всем, кому еще можно было помочь, и мы ушли в море на нескольких уцелевших у пристани суденышках… – Отец Бонифаций помолчал, с горечью глядя на своих слушателей, потом облизнул пересохшие губы и продолжил: – Мы видели, как на берегу расцветали бутоны огня, как пламя устремлялось в джунгли. Верфь горела; у причала стояло несколько английских грузовых судов и патрульный катер, их пытались вывести в открытое море. Стоял страшный крик, с катера во что-то палили – мы не видели, во что. Неподалеку от верфи, на берегу тогда еще базировалась артиллерийская батарея – бетонные бункеры, в них огромные, грозные орудия; бункеры были построены на склоне над Кокиной, и, когда пушки заговорили, снаряды уносились к горизонту прямо над нашими головами…
