Уильям Ходжсон - Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»
Едва поднявшись на борт, боцман сразу направился к кормовому люку, а мы последовали за ним. Створка люка оказалась приоткрыта примерно на дюйм, однако, чтобы открыть ее полностью, нам потребовалось приложить такие усилия, что всем стало ясно: прошло довольно много времени с тех пор, как кто-то пользовался этим ходом.
Как бы там ни было, в конце концов мы спустились на нижнюю палубу. Кают-компания была пуста, если не считать кое-какой мебели, в беспорядке разбросанной по полу. Со стороны носа к салону примыкали две офицерские каюты, а с кормы — просторная каюта капитана; в них мы обнаружили разнообразную одежду и всякие полезные вещи, словно корабль был покинут экипажем в крайней спешке. Еще одним доказательством этого стали золотые монеты, найденные нами в ящике бюро в капитанской каюте; они составляли изрядную сумму, с которой при обычных обстоятельствах человек вряд ли расстался бы по собственной воле. Офицерскую каюту с правого борта занимала, по некоторым признакам, женщина, несомненно путешествовавшая на этом странном судне пассажиркой. В левой двухместной каюте жили, скорее всего, два молодых франта: к этому заключению мы пришли, осмотрев раскиданную по полу дорогую одежду.
Кому-то, возможно, может показаться, что на обследование кают мы потратили немало времени, но это не так; главной нашей заботой оставалась пища, поэтому мы лишь бегло осмотрели жилые помещения и, ведомые боцманом, продолжили наши поиски в надежде, что в трюме отыщется запас провианта, который позволит нам поддержать наши убывающие силы.
И надежды наши не оказались напрасными. Взломав люк, ведущий в кладовую под ахтерпиком,[68] мы зажгли два фонаря, которые были у нас в шлюпках, и спустились в трюм. Довольно скоро мы отыскали две большие бочки, которые боцман вскрыл своим топориком. В бочках, сделанных из превосходного, прочного дерева, оказались галеты, нисколько не испорченные и вполне пригодные в пищу. При виде их мы — как легко догадаться — испытали изрядное облегчение, ибо нам больше не грозила непосредственная опасность умереть голодной смертью. Кроме галет мы отыскали бочонок с патокой, анкерок[69] с ромом, несколько ящиков с сухофруктами (они, правда, заплесневели от влаги и едва ли годились в пищу), а также бочку засоленной говядины, бочку соленой свинины, небольшой бочонок с винным уксусом, ящик бренди и две бочки с мукой, одна из которых, впрочем, оказалась подмоченной, а также пачку маканых сальных свечей.
Не тратя времени даром, мы перенесли нашу добычу в кают-компанию, чтобы как следует рассмотреть найденное и принять окончательное решение, что могло годиться в пищу, а что было безнадежно испорчено. Пока боцман с частью команды занимался этим приятным делом, Джош взял двух матросов и отправился на палубу, чтобы поднять из шлюпок наше скудное имущество, ибо из соображений безопасности грядущую ночь мы решили провести на борту судна.
Покончив с этой работой, Джош обыскал расположенный на носу кубрик для команды, но не нашел там ничего интересного, кроме двух матросских сундучков, одного заплечного мешка и кое-каких мелочей. В кубрике, кстати, находилось не больше десяти коек, ибо судно, на которое мы так счастливо наткнулись, было небольшим двухмачтовым бригом с немногочисленной командой. Джош, однако, был несколько озадачен тем, куда подевались остальные сундучки, ибо десять матросов вряд ли могли обойтись всего двумя сундуками и мешком. Впрочем, он не стал доискиваться ответа на этот вопрос; куда больше его интересовал ужин, поэтому Джош поднялся на палубу, а затем снова спустился в кают-компанию.
Пока он отсутствовал, боцман велел матросам привести салон в порядок, после чего оделил каждого парой галет и глотком рома. Такая же порция досталась и Джошу. Пища подкрепила нас, поэтому, утолив голод, мы устроили в салоне что-то вроде военного совета.
Впрочем, прежде мы набили трубки и закурили, так как в капитанской каюте боцман отыскал запас табаку, и только после этого приступили к обсуждению нашего положения.
Найденной провизии, по расчетам боцмана, должно было хватить нам почти на два месяца, даже если не особенно экономить. Не знали мы, имеется ли в трюме запас пресной воды; это было важно, так как вода в ручье была солоноватой и едва пригодной для питья, несмотря на то что мы отошли довольно далеко от моря. Поиски бочек с водой боцман поручил Джошу и еще двум матросам; несколько человек он назначил на камбуз, велев заниматься готовкой, покуда мы будем оставаться на борту брига. Впрочем, он тут же добавил, что к этим делам следует приступить завтра, на сегодняшнюю же ночь нам вполне хватит галет и той воды, которая еще оставалась в шлюпочных анкерках. Вскоре в кают-компании начало темнеть, ибо наступили сумерки, но мы спокойно продолжали нашу беседу, так как счастливая перемена в нашем положении и добрый табак повлияли на наше настроение, вселив надежду во многие сердца.
Прошло, однако, совсем немного времени, когда один из матросов негромко вскрикнул, призывая нас к молчанию; в ту же секунду все мы снова услышали далекий, протяжный вой — тот самый, который так подействовал на нас накануне. Пока мы переглядывались, вой стал громче, и через считанные секунды он, казалось, доносился уже со всех сторон — и источник его был совсем близко! Жуткие звуки врывались к нам сквозь разбитый иллюминатор кают-компании, словно какое-то невидимое существо тяжко стенало, стоя на палубе над самыми нашими головами.
Мы сидели совершенно неподвижно, боясь сказать хоть слово, боясь даже пошевелиться; только боцман и Джош двинулись к люку, чтобы попытаться разглядеть хоть что-нибудь в полутьме, но, ничего не увидев, снова спустились в салон, ибо обнаруживать свое присутствие перед лицом неведомой опасности было бы с нашей стороны крайне неблагоразумно — особенно если учесть, что у нас не было никакого оружия, кроме наших ножей.
Вскоре на равнины опустилась ночная мгла, а мы по-прежнему сидели в кают-компании и молчали, различая друг друга в темноте и в табачном дыму только по тлеющим огонькам трубок.
Не знаю, сколько длилось наше напряженное ожидание, когда над погруженным во тьму пустынным, болотистым краем вдруг пронеслось низкое, глухое рычание, в котором тотчас потонули протяжные всхлипы и стоны. Когда оно смолкло, наступила непродолжительная тишина, затем рычание раздалось снова — намного громче и явно ближе. Услышав этот звук, я даже вынул изо рта трубку, ибо события предыдущей ночи заронили в моей душе столь глубокое беспокойство и страх, что даже хороший табак больше не доставлял удовольствия.
