Брэм Стокер - Дракула
В конце концов я не выдержал:
— Вот что, Иоганн, я хочу ехать по этой дороге. Если вы не хотите, не надо, но объясните почему — вот все, о чем я прошу.
В ответ кучер, как мне показалось, просто упал с козел — столь мгновенно он оказался на земле — и, умоляюще простирая ко мне руки, стал заклинать меня не ехать туда. В его немецкой речи было достаточно английских слов, чтобы я улавливал ее смысл. Казалось, Иоганн уже готов был что-то рассказать, но, очевидно, сама мысль об этом «что-то» пугала его, и он, сдерживая себя, лишь повторял: «Walpurgisnacht!»
Я попробовал убедить его, но трудно убедить человека, если не знаешь его языка. Разумеется, он остался при своем мнении — правда, честно пытался говорить со мной по-английски, ужасно и бессвязно, но неизменно начинал так волноваться, что переходил на родной язык, при этом то и дело поглядывая на часы.
Лошади вдруг встрепенулись и стали беспокойно принюхиваться. При виде этого Иоганн сильно побледнел и, со страхом озираясь по сторонам, схватил лошадей под уздцы и отвел футов на двадцать назад. Я пошел за ним и спросил, зачем он это сделал.
Вместо ответа, Иоганн перекрестился, указал на место, только что покинутое нами, и, направив экипаж к другой дороге, пробормотал, снова перекрестившись, сначала по-немецки, потом по-английски:
— Там похоронили его — ну того, что убивают себя.
Я вспомнил о старом обычае хоронить самоубийц на перекрестках дорог:
— А! Понимаю, самоубийца! Любопытно!
Но хоть убей, не мог понять, что встревожило лошадей.
Во время нашего разговора раздался странный звук — что-то среднее между визгом и лаем. И хотя он доносился издалека, наши лошади еще больше забеспокоились, Иоганну потребовались немало времени и сил, чтобы их успокоить.
— Похоже на волка, вот только откуда бы ему сейчас здесь взяться, — растерянно пробормотал по-прежнему бледный кучер.
— Как «откуда»? Неужели их нет в этих местах?
— Как не быть. Весной и летом, да и совсем недавно, зимой, пока лежал снег, с ними тут сладу не было.
Пока он похлопывал и гладил лошадей, темные тучи быстро затянули небо, скрыв солнце. Волна ледяного воздуха захлестнула нас. Это был всего лишь порыв холодного ветра, что-то вроде предупреждения, потому что вновь выглянуло яркое солнце. Иоганн прикрыл глаза рукой, как козырьком, и вгляделся в даль.
— Буря, — мрачно сказал он, — скоро начнется буря.
Потом снова посмотрел на часы и, крепко держа поводья — лошади по-прежнему встревоженно били землю копытами и трясли головами, — быстро взобрался на козлы, давая понять, что пора ехать. Я из чувства противоречия не сразу сел в экипаж.
— Расскажите мне о месте, куда ведет та дорога, — попросил я и показал вниз.
Иоганн опять перекрестился, пробормотал молитву и лишь потом ответил:
— Оно нечисто.
— Что нечисто?
— Селение.
— Значит, там селение?
— Да нет же, там уж лет триста-четыреста никто не живет.
Мое любопытство возросло.
— Но вы сказали, там было селение.
— Было.
— А где же оно теперь?
И тогда он начал долгий рассказ то по-немецки, то по-английски, такой путаный, что мне трудно было понять, о чем речь. В общих чертах я понял, что давным-давно, несколько столетий назад, там во время очередных похорон из-под глинистой земли стали доноситься звуки, и когда могилы раскопали, то обнаружили в них пышущих здоровьем румяных мужчин и женщин с испачканными кровью губами.
— А потому, чтобы спасти свои жизни — и, уж конечно, души, — Иоганн перекрестился, — селяне наспех собрались и бежали в другие места, туда, где живые живы, а покойники мертвы, а не… а не что-то этакое.
Кучеру явно было страшно произнести последние слова. По мере рассказа волнение его возрастало, а разыгравшееся воображение окончательно вывело его из себя — с белым как мел лицом, весь в испарине, он озирался по сторонам, словно ожидая, что вот-вот здесь, на открытой местности, средь белого дня, при свете солнца появится что-то жуткое. Наконец, в порыве отчаяния он крикнул: «Walpurgisnacht!» — и кивнул на экипаж, предлагая мне вернуться на место.
Кровь англичанина взыграла во мне, и я отошел, сказав:
— Вы просто боитесь, Иоганн! Просто боитесь! Поезжайте домой, я вернусь один, мне полезно пройтись.
Дверца экипажа была открыта. Я взял с сиденья дубовую трость, с которой никогда не расставался на воскресных прогулках, и, закрыв дверцу, указал в сторону Мюнхена:
— Поезжайте-ка вы домой, Иоганн! Walpurgisnacht не имеет к англичанам никакого отношения.
Лошади разбушевались пуще прежнего, Иоганн пытался их удержать, одновременно возбужденно умоляя меня не вести себя так глупо. Мне было жаль беднягу, относившегося ко всем этим предрассудкам с такой убийственной серьезностью, вместе с тем я не мог сдержать смех.
Иоганн мало-помалу окончательно перешел на родной язык. От волнения он забыл, что я понимаю только по-английски, и бормотал что-то невнятное по-немецки. Это становилось утомительным.
— Возвращайтесь! — крикнул я кучеру и направился к спуску в лощину.
С жестом отчаяния Иоганн развернул экипаж в сторону Мюнхена. Опершись на трость, я смотрел ему вслед. Некоторое время он ехал медленно, потом на гребне холма появился мужчина — высокий и худой. Я отчетливо разглядел его, хотя был далеко. Когда он приблизился к лошадям, они шарахались от него в сторону, били копытами и становились на дыбы. Иоганн не мог удержать поводья, лошадей понесло — с диким ржаньем они, как одержимые, помчались по дороге. Когда они скрылись из виду, я взглянул в сторону незнакомца и обнаружил, что он исчез.
С облегчением я свернул на ведущую в глубь лощины дорогу, против которой был так настроен Иоганн. Для этого не было никаких оснований — по крайней мере, я их не видел. Думаю, часа два я шел, забыв о времени и расстоянии, и, конечно, не встретил никого, ни человека, ни жилья. Что касается местности, она была само запустение. Но я не очень замечал это, пока за поворотом не вышел к лысоватой опушке леса; только тогда до меня дошло, что неосознанно, не отдавая себе в этом отчета, был поражен запустением местности, по которой проходил мой путь.
Я присел отдохнуть и начал осматриваться. И лишь тут почувствовал — стало гораздо холоднее; вокруг раздавались какие-то вздохи, а время от времени с неба доносилось что-то вроде приглушенного рычания. Взглянув вверх, я увидел, как огромные тяжелые тучи, бегущие с севера на юг, быстро затягивают небо. Очевидно, надвигалась буря. Мне стало зябко, и, объяснив это тем, что слишком долго сижу после быстрой ходьбы, я продолжил путь.
