Кэтрин Валенте - Города монет и пряностей
Вдова рассмеялась. Её смех был тихим и полным сожаления, как целое ведро дождевой воды. Со скоростью обвала в шахте она схватила одного из ежей, сунула в тачку с золотыми хлопьями, словно мясо в муку, перевернула свой щит и кинула ежа внутрь, скатав из него шар. Из крана в бочке выцедила несколько зеленовато-белых капель и втёрла в его иглы, не переставая катать его по жёсткому бронзовому краю.
Потом на каменный пол верхней шахты выкатился безупречный золотой шар, и она потянулась ко мне.
Сказка Хульдры
(продолжение)
Чириако замолчал. Его маленький золотой рот захлопнулся, как дверь в сокровищницу. Я сидела возле колодца, среди удлинившихся теней; во рту у меня пересохло, плотно сжатые руки лежали на коленях.
– Она всех нас закатала в пятилиговый туман из своих бочек… Она была намного больше нас и сильнее, чем казалась. Насколько мне известно, Вдова ещё бродит по перевалам. Теперь наша кожа такая же твёрдая, как у неё, и нас использовали тем же суровым образом. Она послала нас к подножию горы, в долины, и мы служили Королю, о котором раньше не слышали. Его имя значило для нас меньше, чем значит молоко в стране, где нет коров. – Ёж вдруг просиял и встопорщил иглы. – Ты знала, что здесь давным-давно шла война?
– Да ладно тебе.
– Правда-правда! Я там был и сражался. Нас записали на службу в качестве пушечных ядер (мы тоже узнали много новых слов). Мною выстрелили в слона, и я искупался в его крови. А затем, когда поля покрылись фиалками и испятнанными кровью шарами, матери стали подбирать нас и отдавать девочкам, которые были не сладкими, как сливки и мёд, но умными, словно пчёлки. Была война, и я ветеран. Как, по-твоему, я вёл себя достаточно храбро? Мог бы тебе понравиться?
Вероятно, взрослая женщина была бы осмотрительнее.
– Ты мой собственный золотой ёж! Как ты можешь мне не нравиться?
Его красные глаза полыхнули в ранних сумерках. Семена травы и одуванчиковая пыль летали вокруг Чириако, как гало [6].
– Удачное стечение обстоятельств, потому что я собираюсь на тебе жениться. Мне ведь задолжали за годы верной службы. Даже артиллерийский снаряд заслуживает дом, жену и печенье. Я был твоей игрушкой. Ты мне нравишься: от твоих рук я всё время краснею. Я ждал так долго, как мог, пока ты не выросла достаточно, чтобы мне улыбнуться. После всех подаренных мною утех, наверное, стоит подумать о возмещении? Вот чего я желаю и чему надлежит произойти.
Я от души расхохоталась. Смеялась, как умеют смеяться лишь бесстрашные дети.
– Ты мне нравишься, Чириако, но я не стану твоей женой! Даже если бы ты не был ежом, а я – девочкой. Я ведь просто ребёнок, до подвенечного платья мне ещё расти и расти.
– Я гора, – прорычал он, – и мне задолжали. Я не забыл, кем был до войны… Мне полагается принцесса, невинная девочка, чьи пальцы не знали колец. Так заведено, и я не позволю обойтись с собой ненадлежащим образом лишь потому, что не являюсь миленькой короной с рубинами или серебряным браслетом с сапфирами.
– Ёж, я не принцесса, мои родители торгуют зерном. У нас есть еда, и мы хорошо одеваемся, но мы не вельможи, даже по меркам хульдр. Я принцесса хлеба и пива!
– Мне хватит и такой принцессы.
– Прости, бедный зверь, но я не выйду за тебя.
Не успела я договорить, как пришли они: золотые и медные, серебряные и оловянные. Мяч за мячом катились по траве, железные со щербинами и вмятинами, кварцевые с полосами сажи. Они разворачивались в ежей, чьи узкие красные глаза пронзительно смотрели из-под насупленных блестящих бровей. Я отступила на шаг, будто мне под ноги выплеснули ведро воды.
– Нас осталось немного, – гулким голосом произнёс Чириако, – но этого хватит, чтобы беречь тебя и охранять. Твои родители скучать не будут – они ведь сами подарили тебе золотой мяч. Наверняка рассчитывали, что ты быстро исчезнешь, и удивляются тому, что этого не произошло.
Я сжала кулаки и настойчиво проговорила:
– Я не плохая девочка.
– Тогда почему они позволили тебе в полном одиночестве забавляться с брошенным военным сувениром? Почему тебя никто не позвал ужинать? Почему никто не кричит: «Ох! Куда пропала моя милая доченька?»
Я стиснула в руках свой хвост.
– Я не любимица… Но это не значит, что я плохая. И уж точно не значит, что я стану делать то, что мне велит говорящая игрушка.
Чириако издал странный звук – словно стрелки часов застряли, зацепившись друг за друга. Два ближайших ко мне ежа – закованный в железо и медная чушка – прыгнули вперёд, выхватив по горсти игл со спин, как молодые солдаты выхватывают мечи. Своими холодными короткопалыми лапами они взяли длинные пряди моих волос и, покатившись да кувыркнувшись, пришпилили их иглами к земле, будто колышками, к которым цепляют палатку. Я дёрнулась и заплакала, не сумев освободиться. Чириако посмотрел на меня влажными красными глазами.
– Если я скажу, что люблю тебя, ты смягчишься?
– Нет, мой золотой мяч, я всего лишь ребёнок и не стану твоей женой.
Другие ежи, двигаясь чётко и по команде, словно маленькая армия, начали рыть землю, пока я дёргалась, пришпиленная их иголками. Они выкопали полосы влажного коричневого дёрна с травой и желтыми цветами и начали строить.
– Я построю нам дом, Темница, дом, в котором можно жить, любить, готовить и умирать. И ты будешь в нём жить, хочешь того или нет, – прокричал Чириако и стал танцевать от жуткой радости, в то время как его семья трудилась, и их спины блестели в лучах заходящего солнца. Золотые лапы топтали землю, и стена из дёрна вокруг меня становилась всё выше. – Я больше не буду ничьим мячом! – напевал он.
За ночь ежи построили дом и заперли меня в нём, словно я была несущей балкой. К рассвету только мои глаза и рот остались снаружи, а из щелей между мягкими кирпичами вытекали мои пойманные волосы; больше иголок, чем я могла сосчитать, путалось в тёмных прядях и вонзалось глубоко в поле, каждая была с любовью размещена ежом-архитектором. Издалека любой мог видеть скромный дом из дёрна и с кусками старой древесной коры, проступающими сквозь стены. Пряди волос веером расходились во все стороны от дома, как навес, и Чириако блаженствовал в его тени.
Другие ежи встряхнулись и снова превратились в блестящие шары. В нарастающем свете дня они катились прочь по опустевшему полю.
– Я тебя люблю, Темница, – сказал мой золотой мяч. – Положи свою руку мне на голову, и я надену тебе на палец кольцо из игл. Мы будем счастливы в доме, который я для тебя построил.
Я тихо плакала, мои слёзы текли по кирпичам и превращались в грязь.
– Пожалуйста, прошу тебя, отпусти меня домой.
– Ты дома, ты и есть дом.
