Галина Евдокимова - Самая страшная книга 2015 (сборник)
В фотоателье тихонько жужжит компьютер и мурлычет музыка из колонок.
Фотограф, парень с неухоженной бородкой, закинув ноги на подлокотник, небрежно развалился в кресле и что-то набирает на телефоне.
Вдруг он поднимает голову и чуть не падает на пол.
Перед ним стоит девушка, прячущая лицо в шубу.
– Я в-вас и н-не слышал, – заикаясь, произносит парень. – Что ж в-вы даже не постучались. Мы вот-вот закрываемся…
Девушка разочарованно пожимает плечами.
– Хотя… – продолжает парень. – У нас есть еще пятнадцать минут.
Девушка кивает.
* * *Фотограф суетится вокруг аппарата, выставляет свет, что-то делает в настройках.
– Вы не волнуйтесь, – бормочет он. – Даже если что-то на первый взгляд в исходниках не понравится, я все равно солью на комп и в фотошопе обработаю. Я всегда так делаю.
Девушка молчит и, глядя в зеркало, пудрит лицо и особенно нос.
* * *На рабочем столе компьютера заставка: фотограф в обнимку с милой девчушкой.
– Извините, – смущается парень. – Я сейчас.
Он разворачивает на весь экран окно программы и находит нужную фотографию.
– А теперь давайте посмотрим, что у нас тут… У вас тут какой-то блик на носу… вот…
Он поворачивается – но посетительницы уже нет.
Он переводит взгляд на фотографию, где под полустершейся пудрой бликует кончик носа.
Словно сделанный из металла.
Парень наклоняется поближе, чтобы разглядеть дефект снимка.
И мгновенно лицо его пересекают две окровавленные полосы.
Словно когтистая лапа распорола от уха до подбородка.
И из колонок доносится мягкий женский смех.
Максим Кабир
Черная церковь
– Россия, – любила повторять бабка Арина, – держится на трех китах: Боге, Сталине и железных дорогах. Как сталинскую зону закрыли, так и ветку железнодорожную, что к зоне вела, бросили. А как дороги не стало, так и часть России, что от нее кормилась, померла.
В словах старухи была доля истины. Этот суровый таежный край колонизировался в буквальном смысле: где появится колония строгого режима, туда и змеятся рельсы, там и цивилизация. В глубь болот прокладывали путь зэки-первопроходцы, а по сторонам дороги возникали поселки и целые города.
В тридцать четвертом от железной дороги Архангельск – Москва отпочковалась ведомственная ветка, не обозначенная ни на одной схеме. Вела она далеко на юг, в закрытую тогда зону, и заканчивалась станцией «33» – в народе прозванной Трешки. На Трешках находился исправительно-трудовой лагерь, в котором бабка Арина во времена молодости была поварихой. Обслуживающий персонал лагеря проживал в рабочем поселке Ленинск, но Арина поселилась южнее, в рыбацкой деревушке у полноводной реки Мокрова. Там живет она и по сей день с мужем Борисом, хотя и река уже не та, и лагеря больше нет. После того как Трешки закрыли, лагерный район опустел. Ветку за ненадобностью частично демонтировали, Ленинск, как и десятки других поселений, обезлюдел. Сегодня в рыбацкой деревне живут три человека: Арина с мужем да старичок Кузьмич, их единственный сосед.
Тайга жадно пожирает брошенный кусок цивилизации. Зарастает мхом да кустарником дорога. Долгие зимы рушат пустые домики в поселке. Трешки ушли в лес, загородились стыдливо сосняком и лиственницей. Воплощенный в бесчисленных колониях Сталин канул в вечность, унеся за собой безымянные железнодорожные полосы.
– Вся надежда, что Бог удержит нашу Россию, – шепчет Арина, под Россией подразумевая себя, деда Бориса и Кузьмича, забытых на околице родины стариков.
А Мокрова бежит серебряным шнурком, впадая где-то в Северную Двину, и никуда не впадающие рельсы проглядывают под зеленью.
– Бог, говоришь, – качает головой Борис, показывая жене очередной улов.
Раньше в Мокрове рыбы водилось видимо-невидимо, и Борис тянул полные сети своими сильными загорелыми руками, а Арина любовалась, какой он у нее крепкий и красивый. Силы и в восемьдесят не покинули Бориса: мышцы молодецки выступали под дубленой кожей, когда он доставал улов. Но рыбы с тех пор в Мокрове поубавилось. А последнее время попадались какие-то калеки: то карася достанет слепого от рождения, то корюшку с костяными наростами на голове.
– Гляди, – показывает Борис и вовсе странный экземпляр: вроде красноперка, но прозрачная вся, кости видно сквозь желейные бока, и глазных впадин не предусмотрено никаких. – Мутант, едрить его!
Арина ругает мужа за такие слова:
– Нечисть к ночи не поминай! А рыбу сожги, крестясь.
Борис подшучивает над недалекой старухой, но улов бросает в костер и крестится исподтишка.
А за Мокровой поднимается синим пламенем лес, и где-то в его недрах, в ядовитом болотном тумане, стоит Черная Церковь.
– Что вы знаете про Черную Церковь? – спрашивают стариков гости из Архангельска, принимая у Арины тарелки с ухой. Уху она делает их консервов, не доверяет больше реке.
В двухтысячных сюда зачастили субтильные городские юноши и девушки с огромными рюкзаками и огромными фотоаппаратами. На арендованных «Нивах» они приезжают в тайгу, чтобы запечатлеть брошенные города. Сталкерами себя кличут, да знают ли что про жизнь в мертвой таежной зоне?
Их маршрут обычно пролегает через Ленинск в Трешки. Там и правда есть на что посмотреть. Арина, когда поясницу не хватает, ходит на место бывшей работы ежевику собирать. В лагере все осталось как раньше: покидали его в спешке, никому из расформированного конвоя не хотелось здесь задерживаться. Бараки гниют, в них нары гниют, бумаги, ценность потерявшие, гниют, учебки и медсанчасти гниют. Скоро-скоро Трешки станут перегноем, рухнут, как рухнула старая караульная вышка, и ничего не останется, лишь тайга.
Щелкайте фотоаппаратами, пока можете, бледные городские дети.
Сегодня на ужин их трое пришло: два мальчика и девочка, красивая, как актриса из кино забытого. Туристы всегда заходят в поселок, поглядеть, что это за рыбаки живут на окраине мира, почему не уехали вместе с остальными. Удивляются, узнав, что на всю деревушку три старика осталось. Арина с Борисом их радушно принимают, и Кузьмич в гости приходит. Он хоть маленько из ума выжил, но молодежь любит.
Дети показывают трофеи: пожелтевшие розыскные карточки, подобранные в Ленинске, фотографии Трешки (на одной видна столовая, где работала Арина). Стариков больше интересует жизнь в Архангельске. Путин, Медведев. А Ельцин умер уже. Если даже Ельцин умер, что останется завтра, кроме тайги и болот?
Борис родился в Южанске, самом крупном населенном пункте на пути безымянной ветки. Сейчас там проживают человек триста, но всего десять лет назад это был обычный провинциальный город с достаточно развитой инфраструктурой. В девяносто шестом там даже газету выпускали – «НЛО» называлась. На все СНГ выходила. Знаете, какие темы тогда в моде были: снежные люди, пришельцы, ерунда всякая. Народ в перестройку солженицыными накушался, хотелось фантастики легкой. Вот «НЛО» и удовлетворяло запросы. Статьи там печатались одна другой глупее, но попадались и исключения. Именно в «НЛО» опубликовали забытую историю о Черной (или, по-другому, Болотной) Церкви, и именно оттуда о ней знали гости Бориса.
