Птичье гнездо - Джексон Ширли

Р: Вы когда-нибудь выходили на свободу? Наружу?

Б-и (мечтательно кивает): Когда Лиззи засыпает или на минуту отворачивается, я могу выбраться, но совсем ненадолго – потом она опять меня запирает. (Опомнившись): Только я тебе не расскажу, ты меня не любишь.

Р: Какой вздор, вы же знаете – мы друзья. Вы были внутри, когда умерла мать Элизабет?

Б-и: Конечно, это я заставила Элизабет кричать и колотить в дверь.

Р: Зачем она колотила в дверь?

Б-и: Как зачем? Чтобы выбраться, доктор Ронг.

Р: Выбраться откуда?

Б-и: Из своей комнаты, доктор Ронг.

Р: Но что, скажите, ради бога, Элизабет делала в своей комнате, когда у нее умирала мать?

Б-и: Послушай-ка, доктор Ронг, я не сказала, что ее мать умирала, хотя она, конечно, умирала, а то, что я сказала, было не ради бога. (Дикий хохот.) Что Лиззи делала в своей комнате? Лиззи колотила в дверь.

Р: Вы не могли бы пояснить свои слова?

Б-и: Только не сейчас, доктор Ронг. Мы за птичьим гнездом отправились в лес. А помнишь про мудреца, который прыгнул в ежевичный куст и выколол глаза… Теперь можно открыть глаза?

Р: Нет.

Б-и: …в тыкву ее упрятать решила и с той поры жила не тужила. Так вот, мать Элизабет умерла, и это было только к лучшему. Она бы не смогла позаботиться о нашей Лиззи.

Р: Элизабет изменилась после смерти матери?

Б-и (с издевкой): Я просто хотела тебя подразнить, глазозакрыватель. У меня есть чудесные истории про твою любимицу. Спроси у Лиззи про коробку с письмами, которую она хранит в шкафу. А у Бет – про тетю Морген. (Снова дикий хохот.) А у тети Морген – про мать Элизабет.

Р: Довольно. Я сейчас вас прогоню.

Б-и (резко перестав кривляться): Пожалуйста, можно мне побыть еще немного? Я решила, что расскажу тебе, почему тетя Морген заперла Лиззи в ее комнате.

Р: Очень хорошо. Но учтите, никаких глупостей.

Б-и: Для начала – ты обещал мне конфету.

Р: Только одну. Мы же не хотим, чтобы Элизабет стало плохо.

Б-и (махнув рукой): Ей и так все время плохо. Хотя про желудок я как-то не задумывалась.

Р: Это из-за вас у нее болит голова?

Б-и: Так я тебе и рассказала! (С вызовом.) Если я расскажу тебе все, что знаю, ты будешь такой же умный, как я.

Р: Расскажите, почему Элизабет оказалась запертой в комнате.

Б-и (многозначительно): Потому что напугала свою мать, а тетя Морген сказала, что они за птичьим гнездом отправились в лес.

Р: Простите?

Б-и: Теперь можно открыть глаза?

Р: Как она напугала свою мать?

Б-и: В тыкву ее упрятать решила. Глупая-глупая-глупая-глупая…

Я разбудил ее. Не передать, до чего меня растревожили ее странные, загадочные слова, хотя я скорее был готов считать Бетси злобным, своенравным существом с тягой к вредительству и темной душой, рождавшей страшные, неведомые замыслы, чем поверить в то, что она говорит правду. Проснувшись и увидев меня в смятении, Элизабет забеспокоилась, не наговорила ли она во сне глупостей, а я попросил ее уйти, сославшись на плохое самочувствие (что лишь отчасти было ложью).

На следующий день, во вторник, войдя утром в кабинет, я обнаружил на столе записку от мисс Хартли: тетя мисс Р. просила передать, что у ее племянницы грипп и она не сможет ходить ко мне по крайней мере до конца этой недели, а возможно, и дольше. Я пометил в журнале для записи пациентов, что в ближайшие пару дней нужно заглянуть к мисс Р. – сделаю вид, что пришел справиться ее о здоровье, а сам посмотрю, не могу ли я ускорить выздоровление. Разумеется, я знал, что на случай гриппа у них есть доктор Райан, и не сомневался, что смогу провести хотя бы полчаса наедине с моей пациенткой.

Как я уже, кажется, говорил, в последнее время я редко веду прием, поэтому болезнь мисс Р. избавила меня от моей главной заботы. Судьба ко мне благосклонна: на считая вдовства, обстоятельства моей жизни сложились весьма удачно, и в самом расцвете сил мне повезло не участвовать в безумной гонке, в которую ввязываются многие врачи, пытаясь заработать на жизнь в области, где следование правилам важнее гениальности (сколько раз я вздыхал над циничной поговоркой про то, что хороший доктор хоронит свои ошибки!) и посредственностей хоть отбавляй, а вот незаурядных людей, увы, недостает. Любой дурак, по словам Теккерея, может нарисовать горбуна и подписать, что это Поуп [6]. Клевета, знаю я, рождается из непонимания тех, кто полон самых благих намерений. Никому из просивших моей помощи я не отказывал, но многим из нуждавшихся в ней отсоветовали ко мне обращаться. Будь я поборником морали, в моей приемной с утра до вечера толпились бы люди, однако я никогда не искал ссор и всегда старался сглаживать острые углы. Я никуда не рвался и, прекрасно зная себе цену, не стремился к тому, чтобы ее узнали другие. И это, смиренно соглашусь, не скромность – добродетель, которой я одарен не слишком щедро (а вы, сэр?), – это здравый смысл.

Таким образом, Теккерей в ближайшие пару дней занимал мои мысли ничуть не меньше мисс Р. Мы с этим джентльменом провели не один приятный час, закрыв дверь кабинета и оставив мисс Хартли в уверенности, будто я работаю над какой-нибудь трудной задачей или (мисс Хартли – шутница каких поискать) дремлю.

В среду утром я позвонил домой мисс Р. и разговаривал с женщиной, которая назвалась ее тетей, мисс Джонс. Разговор получился быстрый и деловой: я представился и спросил, как себя чувствует мисс Р., мисс Джонс ответила, что ее племянница больна – у нее высокая температура, и ночью она металась в бреду. Обеспокоенный, я уточнил, какое лечение прописал доктор Райан, так как опасался, что тот не воспринял болезнь мисс Р. всерьез, однако мисс Джонс заверила меня в обратном: Райан бывает у мисс Р. дважды в день и прочее и прочее. Мне ничего не оставалось как выразить надежду на скорейшее выздоровление моей пациентки и повесить трубку. Я не видел смысла навещать мисс Р. в ее нынешнем состоянии, тем более что о гипнозе, способном только сильнее пошатнуть ее душевное здоровье, не могло идти и речи. Интересно, усмехнулся я про себя, неужели горячечный бред мисс Р. может быть страшнее того, что я наблюдал во время наших сеансов? Надеясь в следующий раз услышать хорошие новости, я смирился с тем, что в ближайшие дни ничего не буду знать о мисс Р., и со спокойной душой вернулся к Теккерею.

Гром грянул в четверг. Проведя тихий вечер дома, я лег и уже спал, когда на прикроватном столике зазвонил телефон. Отвыкший за последние годы от звонков посреди ночи, я сперва сильно удивился, а затем, услышав в трубке голос мисс Джонс, который, как она ни старалась, выдавал волнение, испугался и рассердился. Мисс Джонс просила приехать как можно скорее.

– Моя племянница… – В голосе мисс Джонс чувствовалось напряжение, зачастую свидетельствующее о борьбе железной воли со страхом. – … требует вас. Она уже целый час выкрикивает ваше имя.

– А как же доктор Райан? – спросил я, не намеренный покидать теплую постель.

– Элизабет его не пускает. – От волнения мисс Джонс все говорила и говорила, и я не мог ее успокоить. – Заперлась в своей комнате, – пояснила она, почти срываясь на крик.

Я вздохнул и нехотя сказал, что скоро подъеду. Мисс Джонс, тем не менее, как часто бывает с перепуганными родственниками, не отпускала меня и продолжала настаивать, чтобы я поторопился!

– Мы долго не могли понять, о ком речь, – она называла вас доктором Ронгом.

Я повесил трубку, хотя мисс Джонс еще не закончила, и оделся так быстро, как еще никогда в жизни не одевался. Роды, операции, аварии – все это терпит десять секунд, пока сонный врач плеснет себе в лицо холодной водой, однако сейчас на подобную роскошь не было времени. Только один человек в мире называл меня доктором Ронгом.

И этот человек ждал меня в запертой спальне мисс Р. Я услышал ее крики, когда мисс Джонс открыла дверь. Пробормотав приветствие, я протиснулся мимо хозяйки и, как был, в пальто и шляпе, взбежал по лестнице, перескакивая через ступеньки, – нагрузка немалая и совершенно лишняя для человека моего возраста. Из-за закрытой двери слышался голос Бетси – та громко распевала песню. Поразительно, подумал я, как она ухитрилась запомнить слова, учитывая скудный опыт мисс Р. в этой области.