Ужасно-прекрасные лица (ЛП) - Чень Линда

Я тоже в костюме, многослойная юбка-лепестки распускается у меня на талии.

— Пошли, — говорит Кэнди. — Пора.

— Но… — я растерянно поднимаю глаза. — Какой сегодня сет-лист? И где Мина? Нельзя же выступать без неё.

— Она уже там.

Кэнди поворачивается и важно расхаживает, её гладкий конский хвост развевается за спиной, каблуки-шпильки острее ножей.

Подтанцовка расходятся и выстраивается в ряд — отряд послушных солдат, готовых к отправке, процессия затенённых лиц, наблюдающих за мной, пока я догоняю Кэнди.

Чёрная драпировка за ними колышется. Я прищуриваюсь. Что-то движется за занавесками. Что-то большое, выпуклое. Его форма проступает сквозь ткань, как у морского существа, притаившегося прямо под поверхностью стоячей воды.

— Кэнди… — не знаю почему, но голос срывается на шёпот. — Кэнди, ты это видишь?

До меня доносится ужасное, едкое зловоние, похожее на запах горящего пластика и обугленных волос. Гниющее мясо и открытые раны. Пахнет серой. Глаза слезятся, а желудок сжимается. Кэнди, кажется, вообще ничего не замечает — ни запаха, ни того, как что-то под занавесками подползает всё ближе и ближе. Она просто продолжает идти вперёд, пока мы не достигаем основания лестницы, ведущей на сцену. Толпа на другой стороне не перестаёт кричать.

— Ты готова? — поворачивается ко мне Кэнди.

Я понятия не имею, где мы и что я делаю, но киваю. Неподготовленность — это проклятие в мире Кэнди. Она протягивает руку и берёт меня за руку. Мы поднимаемся по лестнице, по одному пролёту за раз: вверх, вверх и вверх.

Я следую за тобой.

Я всегда... следую за тобой.

Прожекторы вспыхивают, как сигнальные ракеты, и мы оказываемся там, на сцене, заключённые в бархатистые внутренности позолоченного театра, в фокусе внимания в центре огромного оперного зала. Частные ложи выстроились вдоль стен, как ряды сверкающих зубов. Херувимы с розовыми лицами смотрят на нас сверху вниз из облаков, нарисованных на потолке. Толпа внизу в экстазе, живая, извивающаяся масса поднятых рук и красных открытых ртов, голодных и умоляющих. На секунду меня захлёстывает волна удовольствия от получения всего этого нефильтрованного внимания: Да, вот оно, вот это чувство, ещё, ещё…

— Смотри, — указывает Кэнди. — Сейчас будет её номер.

Луч прожектора скользит по толпе, поднимаясь всё выше, пока не падает на Мину. Наверху, на галёрке.

Зрители отворачиваются от сцены и смотрят на неё. Она в таком же костюме, как и у нас: сверкающий розовый и кремово-белый, юбка вздута слоями тюля. Она посылает воздушный поцелуй ниже, и это вызывает ещё больше свиста, одобрительных возгласов и клятв в вечной преданности. Она прикладывает палец к губам, призывая к молчанию, и толпа мгновенно затихает, как будто она нажала кнопку отключения звука.

Мина сгибается в поясном поклоне, затем начинает взбираться на перила.

— Подожди, Мина... — я делаю несколько шагов вперёд, и ледяной ужас начинает неуклонно стекать по шее.

Дойдя до края сцены, я в шоке отшатываюсь. Там, где должна быть оркестровая яма, зияет глубокий ров, отделяющий сцену от толпы. Я смотрю вниз, в ущелье, и не вижу дна. Лестницы по обе стороны сцены, ведущие вниз, исчезли. Перехода нет.

С другой стороны рва зрители загипнотизированы, все взгляды прикованы к Мине. Этот ужасный запах начинает пропитывать сцену. Я не осмеливаюсь обернуться, чтобы посмотреть. Я знаю, что существо, прячущееся за занавесками, прямо там. Передо мной простирается зияющий чёрный каньон.

Наверху, на втором ярусе, Мина изящно балансирует на перилах, слегка покачиваясь, а потом выпрямляется. Она разводит руки в стороны, изящная, как лебедь, расправляющий крылья, готовясь к полёту. Она наклоняется вперёд — и на краткий миг кажется, что она мягко повисла в воздухе, — а потом бросается с балкона головой вниз.

— Мина!

В безмолвном театре громкий треск тела, разбивающегося о твёрдую поверхность, отдаётся бесконечным эхом. Зрители как один поднимаются на ноги, аплодисменты заглушают мои крики.

Я рывком поднимаюсь вверх, задыхаясь, как будто меня держали под водой.

Я — в тёмной комнате, в постели. Несколько секунд в замешательстве я гадаю, куда подевались все постеры на стене, пока не вспоминаю, где я.

Я на проекте.

Волосы в беспорядке падают на лицо, и я протягиваю руку, чтобы убрать их с глаз. Ладонь становится липкой от пота. Весь лоб мокрый, как и подушка. В ноздрях щиплет от воспоминаний об этой ужасной вони, и я снова задыхаюсь, сгибаясь пополам от кашля.

В другом конце комнаты Кэнди тихо выдыхает и переворачивается на спину. Силуэт её рук, сложенных на груди, напоминает сказочную принцессу, ожидающую, когда её разбудит поцелуй прекрасного принца.

Меня охватывает горький порыв, и я хочу подойти туда и разбудить её, включить свет и осветить им все неприглядные вещи, копошащиеся и гноящиеся в нашем прошлом. Как она может так крепко спать, когда я вынуждена терпеть эти яркие ночные кошмары, постоянно мучая себя "что, если" по поводу того, что я не могу изменить?

Я перестала принимать лекарства некоторое время назад, когда казалось, что приступы паники у меня случаются не так часто, но я почти уверена, что положила в свою сумку кое-какие снотворные.

Тусклая цифровая дымка будильника на прикроватной тумбочке — единственный источник света в тёмной комнате. Когда я встаю с кровати, то вижу что-то в углу комнаты.

Сгорбленная тень. Там человек. Стоит в нескольких футах от моей кровати и смотрит на меня.

Внезапно я остро ощущаю, как воротник футболки касается моей шеи, слышу быстрое шипение собственного дыхания, вырывающегося из ноздрей. Мне хочется ущипнуть себя, дать себе пощёчину, чтобы убедиться, что я полностью проснулась, но не могу пошевелить ни единым мускулом.

Лицо окутано темнотой, но я могу разглядеть очертания пышной юбки, края короткого каре. Тень поднимает руки к лицу и начинает царапать его.

Звук ужасный — скрежет ногтей, как будто обезумевшие крысы пытаются вырваться из ловушки. Этот ужасный скрежет эхом отдаётся в комнате и голове.

Крик поднимается и застревает в горле, образуя болезненный пузырь, перекрывающий весь поток воздуха. Я больше не могу сказать, кажется ли мне или я продолжаю спать.

Наконец, тело приходит в движение. Как испуганный ребёнок, я натягиваю одеяло на голову и сворачиваюсь в комочек, зажмурив глаза, крепко сжимая в кулаки одеяло, заворачиваясь в него, как будто оно может каким-то образом защитить меня от ужасов снаружи.

Ткань сдвигается, несмотря на мою хватку. Матрас прогибается. Человек забирается мне под одеяло. Ледяные пальцы обвиваются вокруг моей лодыжки и тянут.

Я кричу и мечусь, воплю и брыкаюсь, тело сотрясается в судорогах, когда я пытаюсь сбросить руку, которая вцепилась в меня. Внезапно мои руки кто-то хватает. Кто-то пытается удержать меня неподвижно. От этого я ещё больше паникую, всё тело дико извивается.

— Санни, Солнышко! Проснись.

Я открываю глаза. Кэнди сидит на краю моей кровати, обнимая меня за плечи. В тусклом свете часов выражение её лица серьёзное, брови нахмурены. Я моргаю снова и снова. По углам нет никаких призрачных теней. Под простынями ничего.

— Это просто кошмар, — повторяет Кэнди. — Просто сон.

Слёзы наполняют мне глаза.

Мне снится кошмар, от которого я не могу избавиться уже 2 года. Мне по-прежнему снится Мина — я вижу, как она смотрит на меня из тёмных углов с не совсем своим лицом. Я обвиваю руками шею Кэнди и прижимаюсь к ней так сильно, как только могу, снова и снова повторяя в её волосы:

— Прости, прости, прости, прости...

Глава 11. Наши дни

Я просыпаюсь от быстрого стука в дверь.

— Санди?

Я моргаю от утреннего света. Стук становится настойчивее. Такое ощущение, что костяшки пальцев стучат прямо мне по черепу. Когда я наконец заставляю себя открыть глаза, то обнаруживаю, что лежу в постели, натянув одеяло до подбородка. Кошмары прошлой ночи проступают туманными фрагментами, затем захлёстывают меня одной стремительной волной.