Алексей Вилков - Infernal
– Откуда он?
– Кто?
– Твой младенец, – поясняю я, жадно проглатывая стейк.
– Он рождён одиночеством.
– Это как?
– Непорочно. Одиночество всегда непорочно – как божественная благодать. И я ощущаю биение его сердца. Строки рождаются сами собой. На счёт три. Четверостишие! Я могу прочитать. Хотите?
– В другой раз. Не та обстановка.
– Верно. Обстановка неподходящая. Предпочитаю читать в поэтической лаборатории, на лоне природы, в сумраке уходящего солнца, на склоне коралловых рифов, на островах Индонезии – вот сакраментальные локусы земли. Там бы устраивать наши вечера. Это точки энергетической паранахвы.
– И чакры открываются, – добавляю я.
– И чакры. Между прочим, у настоящих поэтов чакры всегда на высоте. Ахматова тому яркий пример, а про Цветаеву уж молчу. Чего только стоит: я перчатку надела с правой на левую руку… Не помню дословно, но гениально! Браво, маэстро! Но в современном мире это не актуально. В моде брутальные формы, суррогатный коктейль неприподъёмных метафор. Вот настоящая поэзия двадцать первого века.
– Довольно о поэзии, – останавливаю я, не выдержав накала страстей.
– Мы с Германом ещё не отойдём от твоего последнего бенефиса, – смягчает Лиза, как прирождённая дипломатка. И откуда у неё столько талантов? Немыслимо. – Нам бы дозированно давать информацию. Мы не успеваем за полётом твоих мыслей. Они столь быстры и остроумны.
– Куда нам до непризнанных гениев… – кисло выдавливаю я.
– Спасибо. Я не стою подобных оваций. Я солдат невидимого фронта. – причитает Адель. – Мой командир – слово, мой адмирал – слог, мой Бог – муза, и служу я не по контракту, а по призванию.
– Браво! Это тоже поэзия, – хлопает Лиза. – Ты не перестаёшь меня удивлять, и я не в силах перестать с тобой общаться. Ты вносишь интеллектуальную волну, обдаёшь нас горячим душем постмодернистской беллетристики, – и с чего она заговорила на языке литераттрегеров? – Ты не даёшь нам отупеть в реальности дня. Мы ещё чего-то стоим. Мои сотрудницы мечтают с тобой познакомиться. Я же хвастаюсь, что вожусь с будущей иконой рифмы. Им не терпится пообщаться, они мечтают услышать твои шедевры, а я их успела заинтриговать и прочитала пару строчек. Надеюсь, ты не обидишься. Из старого, что давно стало классикой, про «колено ветра», «зыбкость отчаяния» и «песенку о море», ну и «чётки на крови». По-моему, удачная подборка.
– Им понравилось?
– Ещё бы! Читала на бис! К сожалению, лучше автора не прочитаешь – лишь он может передать все неуловимые интонации, явственный смысл и подводные течения. В общем, придётся тебе пригласить их на твоё ближайшее выступление. Они даже готовы купить приглашения.
– Я не коммерческий проект и не продаюсь за никчёмные шершавые бумажки.
– Извини, я не хотела тебя обидеть. Воспринимай это просто как знак благодарности.
– Настоящий поэт должен быть голоден, – гордо выпендривалась Адель, – но это не значит, что он должен подыхать от недоедания и истощения. Так и приходится брать мзду.
Адель вещала так, словно её сборники разносились по стране миллионными тиражами. На моей памяти так продавался только Евтушенко в свои лучшие годы, когда он как раз почти ничего не поимел. Не то было время и не те нравы. Адель действительно не пахла коммерцией, и на её стишках денег не заработаешь. Справедливости ради, на любом современном поэте особого тиража не собьёшь. Поэзия давно не пользуется спросом, оставаясь уделом кучки вшивых интеллигентов и кафедральных филологических крыс. Неизвестно, каким образом Адель так и не окончила литературного института, как не окончила институт благородных девиц при полном пансионе. Похоже, настоящий поэт не куётся в кузнице. Она самородок и кроется из негранёного камня. Нечто талантливое было и в Адель. Талантлива в упрямстве, идеалах, творчестве. Многих за это уже уважают. И мне бы не помешало уважать её, исключительно когда она на расстоянии и не докапывается до моей сладкой девочки. Очень сладкой девочки Лизы Миндаль.
Колоссальными усилиями нам удалось повернуть крен разговора в иную плоскость. Поэзия осталась за бортом. Подружки переключились на обыденные бабские темы: понтоваться ни к чему, и не стоит вставлять кучу неологизмов, давя интеллектом. Периодически я вставлял незначительные фразы, давая возможность девчонкам наговориться от души, наивно предполагая, что им когда-нибудь это наскучит и надоест. Слепая наивность! Девочки трепались без конца. И у меня даже заложило уши. Они обсосали косточки всем знакомым, пробежались по современному театру, кинематографу и восточной кухне, обвинив меня, что я не пригласил их в японский ресторан.
Лиза и раньше трепетно относилась к дарам страны восходящего солнца. Кто её приучил к этому? Частенько она любила поиграть в гейшу. В нашей ванной пылились пёстрые халаты с японской символикой и с соцветием оригами. Она и меня заставляла иногда подмечать тонкий вкус разных начинок суши. Признаться, я пробовал их и раньше, но не заморачивался до такой степени, чтоб разбирать их ингредиенты микроскопически. Лиза так и не проговорилась, кто был вдохновителем её увлечений. Что это за сэнсэй с полуметровой бородкой, так привлёкший её вкусы и сознание?
Слава Богу, Лиза не была настоящей фанаткой в полном смысле этого слова. Совсем нет. Лиза очень эклектична. Вечный полиглот. Она не расставляла безделушки и мебель в традиции фен-шуй и не напивалась до упаду вонючим чаем из провинции Шень-Хуань, не играла деревянными палочками на нервах и не раскуривала по вечерам омерзительные священные благовония для соединения истоков инь и ян. Но кое-какая пикантная штучка имелась на её теле. И мне она очень нравилась. Та штучка – моя слабость, располагавшаяся на спине в области поясницы, чуть выше копчика. Красивая тату – роскошная змея с обведённым иероглифом над головой. Таким пышным и непонятным, как и все остальные знаки. А под змеёй – замысловатая латиница «LINI». Что она означает – мне непонятно.
Расспросы ни к чему не привели. Лиза уверяла, что это безобидное духовное слово, а иероглиф – его перевод, то есть оригинальное выражение. А может это и не иероглиф совсем, а просто неизвестный рисунок. «Змея – символ мудрости» – говорила любимая. И с этим нельзя не согласиться. Символ древний, качественно намного древнее, чем символ Софии. Лиза и мудрость – синонимы. И нечто змеиное в Лизе было – та же мудрость, наверно, и жалила она дико приятно, а от её яда я умирал каждую ночь. Смертельный сладострастный яд. Как у королевской кобры. Ещё одно подтверждение: Лиза – моя королева – моя мудрость и моя королевская кобра.
Сначала я предполагал, что «LINI» – это перевод её имени на ветхий забытый язык. Суфийский или вавилонский, или пропавший язык Атлантиды. Лиза загадочно улыбалась и не разочаровывала меня. Пусть, мол, думает так и не задаёт лишних вопросов, ведь ему всё равно не постичь высшего смысла этой загадочной надписи, думала она, когда я ломал голову над головоломкой. Я смирился и уверил себя, что так примерно и есть. Тату я полюбил беззаветно. Почти как Лизу. Ласкам и поцелуям моим не было предела. Тату – любимая эрогенная зона Лизы. И я не мыслил себе представить другую истину. Пусть не самая возбуждаюшая эрогенная зона, но определённо самая пикантная, исключительно для меня, самая трепетная, и всем напоказ. Зазнайка любила покрасоваться своей нарисованной прелестью, разгуливая в коротких шортиках или загорая на пляже. А я любил гладить её и сдувать пылинки.
Мой первый нательный фетиш.
Фетиш навсегда.
От скуки девушки заметили мою отстранённость.
– Герман, а ты чем похвастаешься? – спросила Лиза.
Как она умудряется читать меня как книгу?
Легко, ведь я её Библия – это суперкнига.
Откладываю остатки стейка и торжественно отвечаю:
– Дела в ажуре! Сегодня пополнил свой банковский счёт. Сумму не назову – коммерческая тайна, но неплохой презент. Поживиться хватит. Я уже потратил немного. Но это останется между нами.
– Ты приготовил мне сюрприз? – спрашивает Лиза, как провидец.
– Ни слова! – я начинаю краснеть и теряться. – Не заставляй меня признаваться. Ты же догадываешься, что я не выношу допросов.
– Может, мне оставить вас, и Герман признается, – разумно предложила Адель.
– Что ты! Сюрприз подождёт. Так мило сидим.
– Да уж, – соглашаюсь я.
Вкусный ужин даже поэзия Адель не испортит.
– А я собираюсь махнуть отдохнуть, – говорит Адель.
Её чудо-салат давно покоится в желудке. Нелёгкая задача для её желчи, хотя она и не с таким хламом справлялась. Выдержит.
– Куда? – спрашивает Лиза, навострив стройные ушки.
– Сложно определиться, – отвечает Адель.
Уши её неприлично кривые. И если б не скрывающие их волосы, то она походила бы на орка из толкиенистских эпосов. Вопрос спорный. Иногда мне представляется, что она настоящий крокодил Гена, только без крокодильей шкуры и хвоста. Но с этим ещё можно поспорить. Ведьма-крокодил – у подобных мутантов должен быть хвост. Тут допущена стратегическая ошибка. Крокодил – это вид, а ведьма – профессия. Попрошу не путать.
