Стивен Кинг - Дьюма-Ки
— Зачем её было топить? — спросил Уайрман. — Я этого не понимаю.
«Потому что у Персе такая манера», — подумал я.
— Больше мы не будем это обсуждать, — подвёл я итог. — Хорошо?
Он сжал мою оставшуюся руку.
— Хорошо, Эдгар.
«А если мы закончим это дело, может, нам уже и не придётся», — подумал я.
Но я нарисовал мою дочь. В этом я не сомневался. Я нарисовал её на берегу.
Мою мёртвую дочь. Мою утопленную дочь. Нарисовал на песке, чтобы её забрали волны.
«Ты захочешь, но нельзя», — сказала Элизабет.
Ох, Элизабет.
Иногда у нас нет выбора.
iii
Мы глотали крепкий кофе в залитой солнцем кухне «Розовой громады», пока пот не выступил на щеках. Я принял три таблетки аспирина, запил всё тем же кофе, отправил Джека за двумя «мастерскими» альбомами. И попросил заточить все цветные карандаши, которые он сможет найти наверху.
Уайрман наполнил большой пластиковый пакет продуктами из холодильника: упаковками с нарезанной кружочками морковкой, ломтиками огурца, одной «курицей-астронавтом» Джека, по-прежнему в герметичном «скафандре». Добавил шесть банок пепси и три большие бутылки с водой «Эвиан».
— Удивительно, что ты можешь думать о еде. — В голосе Уайрмана слышался лёгкий упрёк.
— Еда меня нисколько не интересует, — ответил я, — но, возможно, мне придётся рисовать. Даже больше, я уверен, что мне придётся рисовать. А процесс этот жжёт калории с невероятной скоростью.
Вернулся Джек с альбомами и карандашами. Я просмотрел его добычу, отправил назад за ластиками. Подозревал, что мне может понадобиться что-то ещё (а разве бывает иначе?), но на тот момент не мог сказать, что именно. Глянул на часы. Без десяти двенадцать.
— Ты сфотографировал разводной мост? — спросил я вновь спустившегося на кухню Джека. — Пожалуйста, скажи «да».
— Да, но я подумал… эта история с краснухой…
— Покажи фотографии.
Джек сунул руку в задний карман и достал несколько полароидных снимков. Перетасовал их и протянул мне четыре, которые я выложил на кухонный стол, как карты в пасьянсе. Схватил один из альбомов и начал быстро перерисовывать фотографию, на которой шестерни и цепи под поднятой половиной моста (маленького, узкого, в одну полосу движения) запечатлелись наиболее чётко. Моя правая рука продолжала зудеть, где-то внутри и несильно.
— Краснуха — гениальная находка. — Я рисовал и говорил. — Благодаря ей практически все будут держаться от острова подальше. Но для нас «почти» — недостаточно. Мэри пошла бы к моей дочери, даже если бы ей сказали, что у Илзе — ветряная ос… Твою мать! — Перед глазами всё расплылось, и линия ушла в сторону.
— Успокойся, Эдгар, — сказал Уайрман.
Я посмотрел на часы. 11:58. Разводной мост поднимется в полдень. Всегда поднимался. Я моргнул, стряхивая слёзы, и продолжил рисовать. Подъёмный механизм соскальзывал в этот мир с кончика чёрного карандаша, и даже теперь, после смерти Илзе, процесс меня зачаровывал: что-то реальное появлялось из ничего, будто выплывало из густого тумана. Почему бы и нет? Оно же всё к лучшему. Отвлекает от скорбных мыслей.
— Если она призовёт кого-то ещё, чтобы напасть на нас, а мост будет выведен из строя, она пошлёт их на Дон-Педро-Ай-ленд, где есть пешеходный мост, — заметил Уайрман.
Я ответил, не отвлекаясь от рисунка:
— Может, и нет. Многие не знают о «Солнечной дорожке», и я уверен, что Персе тоже не знает.
— Почему?
— Потому что этот пешеходный мост построили в пятидесятых годах, ты мне сам рассказывал, а она тогда спала.
Он помолчал немного, потом спросил:
— Ты думаешь, над ней можно взять верх, так?
— Да, думаю. Если и не убить, то хотя бы отправить спать.
— Ты знаешь как?
«Найти течь в столе и заделать её», — чуть не сказал я… но фраза получалась бессмысленной.
— Пока не знаю. В том доме, на южной оконечности острова, должны быть другие рисунки Либбит. Они подскажут нам, где искать Персе, и подскажут мне, что делать.
— Откуда ты знаешь, что есть другие рисунки? «Потому что они должны там быть», — едва не сорвалось с моих губ, но тут раздался полуденный гудок. В четверти мили от «Розовой громады» начали расходиться половинки моста — единственной ниточки, связывающей северную оконечность Дьюма-Ки с Кейси-Ки. Я сосчитал до двадцати, вставляя «Миссисипи» перед каждым следующим числом, как делал ребёнком. Потом стёр самую большую шестерню. И когда стирал, возникло ощущение (и в ампутированной руке, и в голове — чуть повыше глаз), будто я занят каким-то ювелирным трудом.
— Готово, — кивнул я.
— Теперь мы можем ехать? — спросил Уайрман.
— Ещё нет, — ответил я.
Он посмотрел на часы, на меня.
— Вроде бы ты куда-то спешил, амиго. И учитывая, что нам довелось увидеть здесь прошлой ночью, я бы тоже предпочёл поторопиться. Так что нас задерживает?
— Я должен нарисовать вас, — ответил я.
iv
— Меня только радует, что вы хотите сделать мой портрет, Эдгар, — сказал Джек, — и я уверен, моя мама будет в восторге, но, думаю, Уайрман прав. Мы должны ехать.
— Тебе доводилось бывать на южной оконечности Дьюмы, Джек?
— Э… нет.
В этом я, собственно, и не сомневался. Но, вырывая из альбома рисунок подъёмного механизма моста, смотрел я на Уайрмана. И невзирая на свинцовую тяжесть, что лежала на сердце и придавливала всё чувства, я понял, что именно это мне как раз очень хочется знать.
— Как насчёт тебя? Ты бывал в первом «Гнезде цапли»? Не разведывал, что там и как?
— Если на то пошло, нет. — Уайрман подошёл к окну, выглянул. — Разводной мост по-прежнему поднят… я вижу западную половину на фоне неба. Пока всё хорошо.
— А почему нет? — Я не собирался закрывать тему.
— Мисс Истлейк мне не советовала. — Он по-прежнему смотрел в окно. — Она сказала, что там неблагоприятная окружающая среда. Грунтовые воды, растительность, даже воздух. Сказала, что во время Второй мировой войны военные лётчики проводили на южной оконечности Дьюмы какие-то эксперименты, всё там отравили, и, возможно, в этом причина появления этих джунглей. Она сказала, что ядовитый дуб здесь, возможно, опаснее, чем во всей Америке. Хуже сифилиса до изобретения пенициллина, так она сказала. Если он прикасается к коже, образуются язвы, от которых долго нельзя избавиться. Вроде бы они исчезают. Потом снова появляются. И этот ядовитый дуб там везде. Так она сказала.
Рассказ этот вызывал определённый интерес, но Уайрман так и не ответил на мой вопрос. Поэтому я его повторил.
