Пауль Локамп - Охотник на ведьм
Понемногу Казимерас начал рассказывать. Вначале нехотя, но потом, видно, и сам увлекся, вспоминая историю прихода, где жил и работал не один десяток лет. Даже принес старую фотографию, чтобы показать, как выглядел городок больше ста лет назад. На мой взгляд, никаких особенных изменений видно не было. Такие же домишки, утопающие в зелени, тот же костел неоготического стиля, построенный на горе, разве что на старом снимке еще и колесный пароход виднеется…
Разложив на капоте моей машины старую, еще советских времен военную карту (на любом книжном развале – пятерка), ксендз легкими штрихами карандаша обозначил несколько старых усадеб, которые могут быть интересны. Кстати, а служитель культа не так то прост, как может показаться на первый взгляд. Почему? Карту читает с необычайной легкостью. Коротко рассказал про хутора, обозначив маленькими крестиками места, где живут люди, и те, которые были заброшены. А вот над одним значком он тормознул, словно не зная, как его охарактеризовать.
– Здесь, – он запнулся, – хотя нет, здесь вы уже ничего не найдете. Даже развалин не осталось. Когда-то это был отдаленный хутор нашего прихода; по рассказам старожилов, там жила одна… сумасшедшая. Но теперь там все заросло, и даже дороги туда не найдете, – он резким движением перечеркнул значок на карте.
– Сумасшедшая? Одна и на таком отдалении от людей? Как же она там выжила? – поинтересовался я.
– Пожалуй, что никак, – Казимерас поправил очки. – Видите ли, этот хутор находится на краю болота, которое, по неизвестной причине, не попало в планы мелиорации. Даже в советские времена там никто не жил, не нашлось для него применения. Да что там! – словно очнувшись, воскликнул он. – Вот эти хутора для вас будут гораздо интереснее! – он повернул карту почти на девяносто градусов и широкими жирными штрихами обозначил небольшую группу строений, неподалеку от еврейского кладбища…
Что же ты так замялся, святой отец, над этой точкой на карте?
V.
Небольшая, покосившаяся от времени изба почти сливалась с лесом, который укрывал хутор от непрошеных гостей, нависая тяжелой сенью вековых деревьев. Заросли почти подступали к дому; я даже во дворе заметил несколько небольших молоденьких сосен. Нашел все-таки… Вдоволь намотавшись по лесным дорогам, которые едва угадывались, по залитым черной водой остаткам колеи, наконец выехал на небольшое поле. Когда-то эту землю любили, отвоевывали у леса, вырубая звонкие корабельные сосны и корчуя пни. Сейчас оно одичало, зарастая высокими травами и колючими кустами малины.
Рядом с домом – бревенчатый сруб колодца, такой же замшелый, скособочившийся и почерневший от времени. А ксендз, зараза такая, говорил, что здесь даже развалин не осталось. И ни сарая рядом, ни коровника. Странно здесь жили… Даже если это был охотничий домик, то где, извините, баня? Где сарай для разделки трофеев? А вот кости – да, были. У самого конька крыши, был прибит череп с рогами. То ли корова, то ли бык, черт его знает. Веселое местечко, ничего не скажешь…
До хутора оставалось метров сто, когда, остановив машину, я выбрался наружу, прислушиваясь к звукам леса. Сразу, будто только меня и ждали, в темном окошке засветился огонек. Робко так, нехотя. Зовущий, манящий, но, черт побери, холодный! Делать нечего, сходить все же придется – даром, что ли, сюда машину гонял, солярку тратил? Но едва успел сделать несколько шагов, как меня накрыло… Страх – именно то чувство, которое резким ударом пронизало все мое тело; даже глазам больно. Неподалеку зашумело, будто сорвались разом с веток несколько ворон, хрипло каркая и ругаясь за потревоженный покой. Но звуки были короткими, как хлопки кнута – отразились от деревьев и затихли, оставив меня на узкой дороге, в тяжелых сумерках вечернего леса. И тут, ко всем этим странностям, ударил ветер – плотный, как стена, иначе не описать, который отбрасывал обратно, словно пытаясь прогнать прочь… Чем ближе я подходил к дому, тем тяжелее мне приходилось. Каждый шаг давался с трудом, несмотря на то, что деревья вокруг стояли тихо, ни единая ветка не колыхнулась! Я даже несколько раз упал на колени, сбитый с ног напором этого мертвого воздуха. Да, – ветер был неживой. Сухой, жесткий, бьющий по лицу острыми песчинками, щепками и какими-то тягучими каплями, будто смолой брызнули. Ветер был реальным, но, хоть убейте – чужой для этого мира. Больно ударившись о какую-то корягу, некстати подвернувшуюся на дороге, я даже зашипел от боли, но моментально заткнулся, когда увидел, что этот твердый, как камень, корень блеснул змеиным блеском и ушел под землю. Что за чертовщина здесь творится?!
Когда добрался до изгороди, ветер стал таким сильным, чтобы удержаться на ногах, пришлось цепляться за колья. Сюрреалистичная картина, ничего не скажешь – лес вокруг хутора мерно шелестел ветками, а я хватался за бревна, раздирая в кровь пальцы, пока не дошел до края дома, где чуть не рухнул на колени – ураган стих так неожиданно, как и начался. Мир стал прежним – устойчивым и логичным. Если бы не одно «но»…
У потемневшей от времени бревенчатой стены стояла старушка. Обычная, ничем не примечательная, невысокая и худенькая. На голове черный шерстяной платок. Обвисшая вязаная кофта бурого цвета и длинная, почти до земли, юбка с серым, льняным передником. Ничего необычного, никаких потусторонних эффектов; только левую руку, на которой я носил перстень, вдруг обожгло, словно ее в кипяток опустили. И камень на кольце опять ожил, сумасшедшей сарабандой замелькали непонятные узоры прожилок.
– Да ты, милок, вроде пьяный, – усмехнулась старуха, – на ногах не устоишь. И кровь вона на руке. Где так разбиться угораздило?
– Кровь?
Вдруг что-то сильно ударило, порвав рубашку на плече, и через несколько секунд я почувствовал, как заструилась теплая струйка, закапала большими, круглыми пятнами на землю. А ведьма так и не двинулась с места, но я понял: рванусь к ней, она, не сделав ни одного движения, окажется в другом месте. Так и будет стоять, рассматривая меня темными бездонными глазами и сложив морщинистые руки на ветхом переднике. Стоять и спокойно наблюдать, как слабею, истекая кровью.
– Ведьма…
– Гляди ты, – прошипела она, – наш-ш-шелся все-таки.
– А кого ты здесь ожидала увидеть? Епископа? – тяжело дыша, спросил я.
– Умирать не страшно будет?
– Не страшнее, чем жить…
– Экий ты горячий, – она покачала головой, – из молодых, видно. Поди, и месяца нет, как силушку почувствовал?
– А твоя в этом печаль, бабушка, сколько?
– Это пра-а-авильно, – она тянула слова, звуки выходили сиплыми, тяжелыми. Каждое слово давило, прижимая к земле. Каждой клеточкой своего тела ощущал ее волшбу.
