Ольга Михайлова - Сладость горького миндаля
Лорд Генри, когда они вдвоём всё же отважились выйти прогуляться в коротком промежутке между ливнями, рассказал, что это болото, тянущееся от соседнего леска в двух милях от Блэкмор Холла до самых его стен, отличается той странностью, что здесь не работает компас, что объяснялось, как говорили, возможными залежами железной руды. Вода в болоте и впрямь была ржаво-коричневого цвета с мутными разводами.
Дурная погода придавала дополнительную мрачность замку. Со стороны болота Блэкмор Холл казался величественным, но благоговение к мощи каменных стен рядом с ним и в нём самом быстро сменялось страхом. От сырых стен веяло сырой гнилью, на доспехах былых веков выступала напоминавшая кровь красноватая плесень, массивные кованые решётки на узких окнах в слёзных потоках дождя навевали уныние. Где-то слышалось, как капля воды приземляется на пол, словно точа неровности и шершавость камней своим холодным прозрачным плеском. Скрип поднимаемой массивной решётки резал ухо пронзительным визгливым звуком, гулкое эхо шагов терялось в запутанных пустынных коридорах, которые вели мимо бесчисленного множества комнат, свечи, вознося неровные блики на старинные гобелены на стенах, оживляли изображённые на них лица и батальные сцены. Казалось, сами стены отзываются отголосками невнятных стонов. Только в нескольких залах, обитых темно-красным атласом с золотыми узорами, жарко пылающий камин и блики огня, отражённые на старинной мебели из красного дерева, успокаивали и манили уютом.
В эти пасмурные дни Арчибальд Хилтон, отвлекаясь от карточного стола, пытался понаблюдать за герцогиней, но вот беда — он нигде не мог найти её. Едва она проходила в Зал Менестрелей, он устремлялся следом, но леди Хильды там уже не было, он замечал её в Лиловой гостиной, влетал туда — но комната была пуста.
Герцогиня, надо заметить, вообще не обременяла гостей графа Блэкмора своим присутствием, появляясь в столовой на обеде и ужине, а затем — исчезала в своих апартаментах. Порой она бродила по замку с его хозяином, лордом Генри, однажды о чём-то долго говорила в саду с Гелприном, иногда Монтгомери замечал её в коридорах одну. Она, казалось, прекрасно знала Блэкмор Холл, и когда милорд сказал об этом Корбину, тот пожал плечами и пояснил, что семья Фарелла часто гостила в замке и герцогиня ребёнком бродила по его этажам. Детская память цепкая, и миледи многое помнит. Леди Хильда потому и просила его разрешения побывать тут на исходе лета, чтобы оживить детские воспоминания.
Такое поведение герцогини мешало и Эдварду Марвиллу приступить к исполнению своего тонко продуманного плана. Как мог он выразить ей презрение и всячески избегать, когда он видел леди Хильду только дважды в день в присутствии всех гостей Корбина? При этом, однако, нельзя было сказать, что герцогиня совершенно не замечала Марвилла. За столом она несколько раз обращалась к нему с вопросами, причём довольно лестными, осведомлялась о его родне. Как оказалось, была близко знакома с одной из его тётушек, — леди Дэнхилл, старой ведьмой, самой богатой в их семье сквалыгой, у которой нельзя было выпросить даже пару пенсов. Леди Хантингтон хвалила её обширные познания и здравый смысл. Что ж, этого у тётушки Марджи и вправду было в избытке: она имела огромное собрание книг и была завсегдатаем всех аукционов, Эдвард слышал, что её собрание редкостей оценивается в баснословную сумму. Да что толку? Он не наследник — всё получит её сынок, Герберт Дэнхилл, тоже коллекционер редкостей и к тому же — редкий скряга.
Леди Хильда, надо заметить, не обделяла вниманием никого из присутствующих, беседуя со всеми спокойным и ровным тоном, задавая вежливые вопросы. О себе говорила мало, и неожиданно разговорилась лишь однажды. В этот вечер лорд Генри поведал гостям о предсмертном распоряжении лорда Кэмэлфорда, завещавшего похоронить его останки не в фамильном склепе, а под ясенем на склоне горы в Швейцарии, о чём сообщили вечерние газеты. Весьма странными были и другие распоряжения покойного.
— Казалось бы, приближение смерти и размышления о ней должны пробудить в человеке разум и помочь ему постигнуть самого себя, — улыбнулась герцогиня. — Но ничуть не бывало: мысли о смерти лишают его и той крохотной толики рассудка, что отпущена ему природой, превращая умирающего в жертву собственных заблуждений. Воры в качестве прощального дара оставляют друзьям добрый совет, врачи — рецепт тайного снадобья, писатели — рукопись, повесы — исповедь своей веры в добродетель женщин, все они на смертном одре несут ерунду, свидетельствующую об их самовлюблённости и наглости.
— Да, пожалуй, — кивнул Корбин. — Мне, кстати, довелось слышать о престранном завещании, составленном человеком с неодолимой тягой ко лжи, хоть лгал он не по злобе или хитрости, а из бескорыстного стремления упражнять фантазию. Не разрушил закрепившейся за ним репутации и последний поступок в его жизни. Он уехал за границу, там его здоровье пошатнулось, и врачи порекомендовали ему немедленно вернуться домой. Он взошёл на борт корабля и провёл оставшиеся ему несколько дней за составлением завещания, в котором отписал богатые поместья в разных графствах Англии, деньги в ценных бумагах, богатые украшения и прочие дорогостоящие вещи своим старым друзьям и знакомым. Те, не подозревая, как далеко может зайти сила привычки, некоторое время не могли уразуметь, что всё неожиданно свалившееся на них сказочное богатство никогда не существовало нигде, кроме как в праздном воображении покойного лжеца, отчеканившего больше вымышленного капитала, чем иной монетный двор — настоящих денег!
Герцогиня расхохоталась, хотя племянницы графа, ненавидевшие всё, что связано со смертью, слушали разговор, недовольно насупившись.
— Чрезвычайная цельность характера! Как трогательно столь последовательное безразличие к истине! — леди Хильда, всё ещё смеясь, покачала прелестной головкой. — Но этот случай, — продолжила она, — ничто в сравнении с завещанием одного оригинала-коллекционера, о котором мне рассказал наш адвокат Томас Пратчетт. Помните, Джеймс? — обратилась она к Гелприну. — Покойника звали Николас Грей. Он завещал своей супруге — женский скелет и сушёного василиска, дочери Элизабет — рецепт сохранения дохлых гусениц и гербарий английских сорняков. Младшей дочери Фанни — три крокодильих яйца и гнездо колибри. Племяннику был завещан рогатый скарабей, кожа гремучей змеи и египетская мумия. Старшего сына за неуважительные речи о младшей сестре, которую Грей держал подле себя в винном спирте, он лишил наследства, а младшему — передал в полное и единоличное владение все минералы, мхи, раковины и окаменелости, а также мумии гадов и чудищ, как сушёных, так и заспиртованных.
