Алана Инош - Слепые души
Альбина тихонько погладила под столом мою руку. Я сказала:
– И мне с Алей тоже очень интересно.
– Ну, это пока мы друг другу ещё не надоели, – усмехнулась Альбина. Помолчав секунду, она добавила: – Вы, наверно, думаете, что мы с ней слишком разные, и нам даже разговаривать не о чем? Поверьте, это не так.
– Да нет, я этого не утверждаю, – проговорил отец неуверенно.
– Может быть, вас смущает разница в возрасте? Да, мы не совсем сверстницы, но это не мешает нашему общению, напротив, делает его даже интереснее.
Отец не нашёлся, что ответить, а я сказала:
– А меня не смущает разница в возрасте. Я вообще об этом не думаю. И не считаю препятствием.
На несколько мгновений повисло молчание – как мне показалось, с ноткой неловкости. Альбина сказала:
– Можете спрашивать меня о чём угодно. Насколько я понимаю, истинная цель этой встречи заключается в том, чтобы вы получили обо мне максимум информации. Вы хотите знать, с кем общается Настя, мне это вполне понятно. Я понимаю вашу тревогу, но уверяю вас, я отношусь к ней самым трепетным образом… Я надеюсь, вы не думаете, что я могу обидеть её или, не дай Бог, сделать ей что-то плохое. Или думаете?
– Да нет, я… ничего такого не думаю, – сказал отец. – Просто… Как бы это сказать…
– Понимаю, вам кажется странным видеть меня среди знакомых вашей дочери, – улыбнулась Альбина. – Я немного не вписываюсь в её круг общения.
– Скорее, я думаю, это она немного не вписывается в ваш, – уточнил отец.
– У меня его теперь почти нет, – сказала Альбина. – Он почти весь разбежался, когда… гм, когда со мной это случилось. Большинство тех, кто претендовал на мою дружбу, рассосалось вскоре после этого. Да я, знаете ли, и не сожалею о них. Права пословица: друг познаётся в беде. Это очень ярко продемонстрировало, кто мой настоящий друг, а кто – так, подхалим. Настоящих друзей осталось очень мало. Чтобы их пересчитать, хватит пальцев одной руки.
– Я всё-таки полагаю, что те, кто у вас остался, сильно отличаются от Насти, – сказал отец.
– А что в этом плохого? Одинаковых людей вообще нет. Да, они не такие, как Настенька. Такой, как она, у меня ещё никогда не было. – Рука Альбины легла на мою. – То происшествие прочертило некую границу между моей прошлой жизнью и настоящей. Те друзья остались из прошлого, а Настя – моё настоящее. Я очень изменилась с тех пор… Не только внешне. Всё изменилось: мой образ жизни, мои привычки, мои ценности. По-настоящему начинаешь ценить солнечный свет только тогда, когда он померкнет в твоих глазах. Мне трудно объяснить… Трудно подобрать слова, чтобы объяснить, что во мне изменилось. Наверно, я начала по-другому воспринимать людей. Ценить их за другое…
– И за что же вы цените Настю, скажем? – спросил отец.
Альбина немного помолчала, чему-то улыбаясь.
– Она очень светлый человечек… У неё есть этот внутренний свет, который так редко встречается. Только временами на неё набегают тучки… Вернее, она сама их нагоняет. Она очень хороший человек, только иногда бывает не очень в себе уверена. Впрочем, с кем этого не бывает? В молодости мы все такое испытываем. Но у неё есть одно качество, которое перевешивает всё. У неё очень мудрое сердце. Оно способно видеть то, чего не видит ум. И в нём очень много нерастраченной любви… Представляю, как посчастливится тому, на кого она решит её обрушить со всей силой. Мне хочется только одного: чтобы это был человек, действительно достойный её любви. И если такой человек найдётся, то он будет счастливчик.
У меня сжалось сердце. Альбина говорила так, будто не считала себя таким человеком. Из-за шрамов было трудно определить выражение её лица, но я уже немного научилась понимать его. Сейчас это была грустная нежность.
– За это стоит выпить, – сказал отец после некоторого молчания. Он разлил по бокалам остатки вина и добавил: – Причём до дна.
Когда я провожала Альбину до машины, у меня рвалось из груди сердце. Слова чугунными гирями висели на душе и не шли на язык. Мы так и не сказали отцу, что между нами произошло. И тяжелее всего было осознание, что он вряд ли сможет это понять. Возле дверцы машины рука Альбины потянулась, чтобы обнять меня, но какое-то шестое чувство заставило меня бросить взгляд вверх, на кухонное окно. Там стоял отец.
– Аля, папа видит нас в окно, – сказала я.
– Рюрик, покури, – сказала Альбина.
Рюрик вышел из машины, а мы сели на заднее сиденье. С полминуты мы молчали. В небе парила крылатая тоска, сердце надрывно саднило. Слёзы, которые копились у меня в горле, наконец прорвались наружу.
– Ты что, маленькая? – Моей щеки ласково коснулась ладонь Альбины.
Из меня выплеснулось:
– Аля… Ты… Ты моя родная. Это ты – тот человек, на которого я хочу обрушить всю мою любовь.
– Я в этом не так уверена, – сказала она грустно. – Я думаю, ты достойна лучшего, малыш. А я не стою и тысячной доли твоей любви. Не трать на меня драгоценное время твоей молодости. Вряд ли у нас с тобой что-то получится.
– Как ты можешь так говорить, Аля? Ты меня не любишь… Не любишь!
Я рыдала, уткнувшись лбом в подголовник переднего сиденья. Альбина печально молчала, потом развязала и сняла галстук, как будто он её душил.
– Люблю… Люблю, моя родная, – проговорила она глухо. – И именно поэтому я не хочу, чтобы ты страдала. Если ты выберешь меня, ты сама знаешь, что это будет значить. Будет тяжело. Если ты не уверена, что выдержишь это, лучше и не начинать…
– Да мне плевать! – вскричала я, ударяя кулаком по подголовнику. – Плевать, что скажут какие-нибудь бабушки на лавочке!
– Речь не о бабушках, – возразила Альбина. – На посторонних людей ты можешь не обращать внимания, потому что они тебе чужие, а как быть с родными? С твоим папой, например? Как ты ему объяснишь это? Я не думаю, что он поймёт и смирится, он не из таких людей. Всё кончится разрывом, и ты снова будешь страдать. Я не хочу этого, Настенька. Я знаю, как ты его любишь… Ты бы не хотела причинять страдания и ему.
Я откинулась на спинку сиденья. Руки повисли, как плети, словно из них ушла жизнь. Сердце висело в груди камнем, из глаз катились слёзы.
– Ты предлагаешь отказаться… Отказаться от любви только из-за того, что кто-то что-то скажет, кто-то косо посмотрит. Даже пусть из-за того, что папе будет стыдно рассказывать обо мне каким-нибудь своим знакомым. Да, я понимаю, ему будет нелегко… И больно. Возможно, это не пройдёт для него бесследно. Это может его уязвить… Хорошо, допустим, я откажусь… И что дальше? А дальше – ничего. На хрена тогда мне будет вообще нужна моя жизнь?!
