Антон Соя - З.Л.О.
К тому моменту, когда Следаку стукнуло двенадцать лет, витражей почти не осталось — одни разбили, другие разобрали и увезли куда-нибудь на дачу в Литве. Изнутри стены склепов были выложены керамической плиткой, чаще голубоватой или белой. Но иногда они находили склепы с бордюрной плиткой и очень красивыми рисунками. Следак отчетливо запомнил два вида рисунков: надтреснутые вазы с белыми лилиями, перевязанные темными лентами, и поникшие осыпающиеся бледно-сиреневые маки, очень нежные, — кстати, такие росли в изобилии на аллеях кладбища. Стоило их сорвать, как анемичные сиреневые лепесточки начинали задумчиво облетать.
Снаружи склепы выглядели аскетично, лишь кое-где сохранились медные таблички с именем и фамилией, но и они потом исчезли. Очень многие обелиски обвивал плющ, а по земле почти ровным ковром стелился барвинок с синими цветами, захвативший довольно большую часть кладбища. Вдоль аллей стояли скамеечки. Первыми на окрестные дачи отправились чугунные. Мраморные исчезли последними… Рядом с каждой скамейкой росла туя. Только на кладбищах немцы сажали тую, больше нигде в городе она не встречалась. Дерево мертвых. Стволы взрослых растений закручивались в штопор и отдаленно напоминали кипарис. Следаку странно потом было видеть это могильное деревце на приусадебных и дачных участках новых русских в окрестностях Петербурга. А может, и правда, что для русского хорошо, для немца смерть? Но царила в кладбищенском парке ежевика. Плетистая, с сочными зелеными листьями и огромными гроздьями иссиня-черных ягод. С ярко-красным соком, невероятно сладкая. Дети ели ее, нарушая все запреты взрослых: на кладбище ничего не срывать, не есть и не пить. Хотя сами же взрослые первыми срывали, выкапывали и выламывали. В пору разгула ежевики мать Следака легко могла выяснить, болтался он сегодня на кладбище или нет. Она командовала:
— А ну, покажи язык!
И Ольгерт получал свою порцию мокрой тряпки.
Из кладбищенских деревьев выделялись своими идеально ровными серебристыми стволами буки, а рядом со склепами стояли дубы, клены…
Погрузившись в детские воспоминания, будто в теплую ванну, Следак не заметил, как они оказались на кладбище. По дороге никто из них не проронил ни слова. Аня, сидевшая за рулем, резко затормозила у серого, ничем не примечательного склепа с покосившейся оградкой. Земля вокруг склепа поросла метровой травой и сорняками. Сам склеп весь оброс диким виноградом. Вход внутрь был открыт, и оттуда струился уже знакомый золотой свет.
Демон не обманул и ждал их внутри. Склеп оказался скромным, никаких излишеств — тяжелая черная гранитная скамья, такая же черная гранитная балка-полка для свечей, на дальней стене алхимическое солнышко с вписанными в него треугольником и ключом. Ни имени, ни фамилии, ничего — такова была воля покойного. Ян Гелочек не хотел, чтобы сюда приходили глумиться над ним или срывать свою злость. Слишком уж обросло его имя неприглядными легендами. Фактически в склепе хранилась только голова покойного алхимика, нежно отделенная Сатанюгой от тела и аккуратно замурованная обратно в стену. Когда в холодильнике Сатанюги обнаружили замороженное безголовое тело, опознать его так и не удалось. Сатанюга упорно молчал и отправился в дурку. Впрочем, к дурке ему было не привыкать — ведь он провел в ней половину своей бессознательной жизни. А тело захоронили в общей могиле — той, которую организовали тогда в Черняевске для всех неопознанных тел, растерзанных в клочья. Их тогда очень много находили. Общую могилу вырыли между двумя кладбищами, старым и новым, на ничьей земле.
Так тело Алхимика попало туда, где и должны покоиться самоубийцы, — за кладбище. Голова ждала своего освобождения в склепе, а сердце, помещенное в круглый стальной сосуд с грубым сварным швом посередине, достала из багажника и внесла в склеп красноволосая Аня. Перед тем как отправиться в замок, компания чернокнижников заехала на кладбище и вырыла сердце, закопанное Сатанюгой рядом со склепом. Так велел сделать Алхимик. Может, он знал, что ждет Сатанюгу после прихода демона? Димон сидел на скамье и перебрасывал из руки в руку свой страшный меч, на его лице играла странная, одновременно грустная и глумливая улыбка.
— Что за шарик?
— Это сердце отца.
— Симпатичное. А стволовых клеток нет?
— Черт! Да он над нами издевается! — не выдержала Аня.
Яна, так и не открывшая рот с тех пор, как увидела Димона, продолжала смотреть на демона влюбленными глазами.
— Вообще-то ты права, детка, я издеваюсь. Но воскресить вашего папу попробую. Только сдается мне, что он сам не захочет реинкарнироваться.
— Как это? — удивился Следак.
— За три прошедших загробных года он мог пересмотреть свою последнюю волю. Да и делать ему здесь нечего. Я сам со всем справлюсь.
— А как же мы? — Яна подала свой нежный голос. — Мы ведь так долго ждали встречи.
— Вы скоро обязательно встретитесь. Это я вам обещаю.
— Ну все. Надоело. Хватит пустой болтовни. Немедленно оживи нашего отца!
— Аня! Я в последний раз прощаю тебя, — сказал Димон. Почему-то голос его совсем не был злым. — Вот вам ваш отец, наслаждайтесь общением. Не буду вам мешать.
Димон запустил из левой руки сноп белого огня прямо в солнышко на стене и стремительно вылетел из склепа. Следак и сестрички остались в полной темноте.
— Кто здесь?
Голос Алхимика Следак узнал бы, разбуди его среди ночи. Обычно он и слышал его среди ночи — в своих кошмарных снах, где обычно просил у Яна Гелочека прощения, ползая перед ним на стертых в кровь коленях.
— Это мы, отец, — пропищала Яна.
Она и Аня направили вглубь склепа голубой свет мониторчиков своих телефонов. Стал виден невысокий смутный силуэт, распрямляющийся от пола.
— А я фонарь в машине забыл, мудила, — печально констатировал Следак.
— А, и ты здесь, предатель? Молчи! Я простил тебя еще при жизни. Яна, Аня, дорогие мои, не подходите ближе. Я вас вижу. А вам меня лучше не разглядывать, — сказала клубящаяся пыль, отдаленно своими размытыми очертаниями напоминающая человека, и девочки ее послушались.
— Простите меня. Я был не прав. Вам не нужно сейчас находиться здесь… Кстати, где этот оболтус Кирилл?
— Его больше нет, — сказала Аня.
— Потерял голову, — ляпнул Следак, — сгорел на работе.
— Это тоже моя вина. Простите меня и уходите отсюда скорее. Я снимаю с вас клятву верности и отпускаю навсегда.
— Отец, мы ничего не понимаем. Ты больше нас не любишь?
— Ты не хочешь к нам возвращаться? Мы что-то сделали не так? Ты не рад нас видеть? Может, дело в этом чертовом демоне? Он какой-то неправильный…
