Улей (ЛП) - Каррэн Тим

ЛаХьюн облизал губы.

- Честно говоря, я не знаю, что и думать. Я был в хижине несколько раз и не пострадал от непосредственной близости к... останкам.

Хейс чуть не расхохотался.

Он знал, что прийти сюда было ошибкой. Но он подумал, что стоит попробовать. ЛаХьюн был администратором NSF, верно? Таким образом, он должен был быть уведомлен о любой надвигающейся угрозе, не так ли? Разве не так написано в уставе? Именно так. Точно так же, как собачье дерьмо призывает мух.

- Мне плевать, испытывал ли ты какие-либо нежелательные эффекты или нет, ЛаХьюн. Может быть, тут нужен определенный тип разума, а может быть, они не заинтересованы в тебе. Может быть, они просто цепляются за тупиц вроде меня и Линда, а может быть, у Питера Пэна хер как у коня, но я так не думаю, и это не имеет значения, не так ли? Эти существа опасны, вот что я хочу до тебя донести. Можешь ли ты, по крайней мере, согласиться в этом со мной? Ты же знаешь, как они достают людей здесь.

- Паранойя, изоляция... все это творит забавные вещи с людьми.

- Это нечто большее, и ты это знаешь. Я провел здесь много лет, ЛаХьюн, и никогда, ни разу не чувствовал ничего подобного. Этим людям угрожают, они напуганы... они просто не уверены в чем.

- И ты?

Господи, что за парень был ЛаХьюн. Почти всем на станции снились сумасшедшие кошмары, и доктор Шарки призналась, что раздавала снотворное как конфеты на Хэллоуин. Сны не были заразными, они не распространялись. Тем не менее с тех пор, как сюда привезли этих уродливых ублюдков, у всех начался реальный геморрой. Может быть, это были дикие теории заговоров, какая-то сумасшедшая чушь, которую можно найти в Интернете, но это было правдой, и Хейс - и немало других к тому времени - был готов ко всему.

Но убедить в этом ЛаХьюна было невозможно.

Он был автоматом, с промытыми мозгами, настырным маленьким консервативным сотрудником компании. Хейс говорил, а ЛаХьюн стриг ногти, раскладывал ручки на столе по цвету, сортировал скрепки по размеру. Он сидел в своем L.L. Bean^[13], совершенно прямо, не сутулясь, с ровными и белыми зубами, свежевыбритым лицом, идеально уложенными волосами. Выглядел либо как манекен, либо как чудо-мальчик республиканец... чистый и блестящий снаружи и пустой, как барабан, внутри, просто ожидая, когда его кукловоды подергают за ниточки.

- Говорю тебе, они представляют опасность для благополучия нашей группы, ЛаХьюн. Я не спятил от одиночества, не пьян и не курю траву уже пятнадцать лет. Ты знаешь меня, ты знаешь, какой я. Я происхожу из нормальной семьи, ЛаХьюн, мои люди и я в целом не видим огней в небе и не читаем таблоиды. То, что я говорю тебе - правда.

ЛаХьюн полировал ногти пилкой.

- Ну и что, Хейс? Ты хочешь, чтобы я уничтожил самую важную находку в истории человечества?

Хейс вздохнул.

- Да, а если ты не можешь этого сделать, то, как насчет того, чтобы мы оттащили все эти штуки на десять миль и вырубили им уютную спаленку во льду, пусть Гейтс парится о них весной.

- Нет, - сказал ЛаХьюн, - это совершенно нелепо, и я отказываюсь принимать это во внимание.

Хейс потерпел неудачу, и он это знал. Возможно, кампания закончилась, даже не начавшись.

- За кого ты, ЛаХьюн? Я имею в виду, да ладно, я знаю, что тебе не нравится быть здесь, и мы тебе не нравимся как группа. Так какого черта ты здесь делаешь? Я не вижу в тебе командного игрока... по крайней мере, в команде, за которую я буду болеть. Так за кого ты? Ты из NSF или еще откуда-нибудь?

Легкий румянец появился на щеках ЛаХьюна и исчез, как цветок, решивший, что слишком морозно, чтобы цвести. - Я не знаю, о чем ты говоришь.

- Думаю, что знаешь, - сказал Хейс. - Я думаю, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Почему ты здесь? Тебе здесь не место, и мы оба это знаем. Ты не такой. Я слышал, ты провел лето в МакМердо, но, кроме этого, ничего. Знаешь, с тех пор как я попал сюда, у меня плохое предчувствие, и когда я рядом с тобой, оно становится сильнее. О чем это все?

ЛаХьюн закрыл свой календарь. - Это о том, о чем вы думаете, или, лучше сказать, о чем вы должны думать. Станция Харьков - это научная сооружение, на которой зимой под эгидой Национального научного фонда реализуются различные проекты.

Но Хейс не поверил.

Он попытался проникнуть в разум ЛаХьюна, но ничего не вышло. Может быть, пробужденная телепатия была временной, а может быть, внутри ЛаХьюна просто нечего было читать. Он знал только одно, и знал это совершенно точно: у ЛаХьюна были здесь тайные планы. Он уже давно подозревал это, но теперь был в этом уверен.

В связи с этим пришло время отправиться на рыбалку.

- Давай, ЛаХьюн, выкладывай. Ты из NSF или еще откуда-нибудь? НАСА или JPL?^[14] Что-то вроде того. Мы все знаем, что они приложили свои руки к проекту бурения на озере... ты часть этого?

- Теперь ты плетешь заговоры, Хейс.

- Ты прав, несомненно. Потому что меня не покидает ощущение, что здесь есть какой-то подтекст, что-то под поверхностью, чего я не могу увидеть. Я был там, когда Гейтс рассказал тебе по радио о тех мумиях, которые он нашел, о руинах... ты совсем не выглядел удивленным. Ты знал, что они будут там? И не связано ли это с тем, что нашли в чертовом озере? Возможно, я и сумасшедший, но все это очень забавно пахнет. Вы отгораживаете нас от мира, как вы говорите, из соображений безопасности... безопасности чего? Боже, ЛаХьюн, то, как ты все это делаешь смахивает на ведение тайной операции.

- Я делаю так как мне говорят делать, - сказал ЛаХьюн, - NSF не хочет, чтобы какие-либо странные истории об инопланетянах и дочеловеческих городах просочились до того, как мы узнаем больше.

- Ебать это, ЛаХьюн. Мне все равно, нашли ли мы Ковчег проклятого Завета или испачканное мочой нижнее белье Иисуса, это не причина для столь строго запрета.

ЛаХьюн просто смотрел на него.

Его глаза были жуткими, подумал Хейс, почти искусственными. Было в них что-то нервирующее, отчего по коже бежали мурашки. Эти глаза были стерильными, антисептическими... мертвыми, плоскими и пустыми. Какой бы разум ни существовал за ними, он должен был быть жестко контролируемым, промытым и бесчеловечным. Ум муравья или осы, неспособный мыслить за пределами своих установок. Да, ЛаХьюн отключил бы генераторы, если бы ему приказали, и смотрел бы, как команда замерзает насмерть, и не чувствовал бы ни единого укола вины. Вот такой он был парень. Как какой-нибудь придурок-генерал-робот, приказывающий людям умереть, даже зная, что это неправильно. Морально и этически неправильно.

Всегда ли ЛаХьюн был таким? Или он только недавно продал душу машине? Хейсу задавался этим вопросом, точно так же как ему было интересно, сколько ему заплатили за предательство людей на Харькове. Серебром, как Иуде Искариоту?

"Я не собираюсь сидеть здесь и питать твои параноидальные фантазии, Хейс. Но позволь мне прояснить один момент, - сказал он, - если ты начнешь распространять эту чепуху, тебе будет плохо, очень плохо".

Хейс встал: "Что ты собираешься делать? Отправить меня в гребаную Антарктиду?"

ЛаХьюн просто смотрел пустым взглядом.

15

Может быть, в середине дня, когда его кишки все еще были завязаны узлом из-за всей этой неразберихи, Хейс зашел повидаться с доктором Шарки. Он стоял в дверях лазарета, пока она делала прививку от столбняка сварщику по имени Корикки, который порезал ладонь об осколок ржавого металла.

- Вот, - сказала Шарки, - никакого столбняка не будет, мой друг.

Корикки опустил рукав, осмотрел повязку на ладони. - Черт, я не смогу использовать свою руку в течение недели... черт, половина моей личной жизни пройдет впустую. Вы можете прописать что-нибудь для этого, док?

Она ухмыльнулась. - Спешу и падаю.

Корикки прошел мимо Хейса, подмигнул ему. - Нельзя винить парня за попытку, а, Джимми?

Хейс некоторое время стоял, улыбаясь словам Корикки и не в силах остановиться. Улыбка была довольно глубокой, и мышцы отказывались ее вытягивать.