Ирина Андронати - Темный мир
— По-моему, тут должны быть книжки, — сказал я.
— Старинные рукописи.
— Рукошитые коврики.
— Резная деревянная посуда.
— Ковшшшички…
Маринка сказала это с такой детско-жадной интонацией, что мы оба засмеялись.
— Что это? — Она вдруг оборвала смех.
— Где?
— Не слышишь?
— Нет.
— Посвети-ка…
Я приподнял свечу. Маринка перешагнула порог. Раздался негромкий мокрый хруст, звук изумления — и тут же звук падения.
В полу зияла дыра. Грибок сожрал половицы.
— Эй! — Я опустился на четвереньки. — Ты там как?
— Я тут… я тут ничего.
— Цела?
— Вроде бы… Да, цела. Все нормально.
— Ноги?
— В порядке. На носочки пришла.
Я наклонил свечку, чтобы тень от плошки не мешала видеть, что там, внизу, и немного не рассчитал: расплавленный воск струйкой полился вниз.
— Ты что?!!
— Был не прав, — быстро покаялся я. До дна ямы… метра три на глазок, рукой за руку не зацепиться… — Так. Никуда не уходи, я поищу какую-нибудь доску.
— Попробуй по лестнице, через каржину.
— Точно, я и забыл…
Но лестница меня привела всего лишь в маленькое подполье, не имеющее сообщения с той ямой, куда свалилась Маринка. То есть сообщение, наверное, какое-то было, воздух куда-то тек, причем ощутимо, но не было прохода. Я выбрался наверх, крикнул ей, что сейчас все сделаю, и пошел за лавкой. Свяжу две вместе — должно хватить… Вместо этого в сенях я увидел толстую, в руку, жердь с какой-то рогулькой на конце, прислоненную к стене по диагонали. Длины должно хватить… попробовал на излом — крепкая, выдержит.
И потащил ее внутрь.
Впрочем, через кухню я бы ее никак не пронес, застрял бы неминуемо — но, к счастью, догадался посмотреть, упирается ли внутренняя межкомнатная перегородка в печку. Нет, не упирается — промежуток в две ладони, прикрытый доской и замазанный глиной. В несколько ударов я эту доску вышиб, просунул жердь в образовавшуюся щель, нащупал концом ее дыру в полу…
— Костя! — глухо донеслось из-под пола. — Иди сюда! Ты только посмотри, что тут есть!
12
Маринка, конечно, тормоз. Мы возились со свечкой, а в ее кармане лежал сотовый телефон — по прямому назначению непригодный, конечно, но зато в нем был встроенный фонарик. И вспомнила она об этом, только когда я возился с жердиной. Заскучала, понимаешь, в темноте, задумалась, чем бы заняться, решила включить на телефоне игрушку — и тут ее осенило.
Короче говоря, яма, в которую она свалилась, была не ямой. Это было начало настоящего подземного хода. Начинался он, конечно, в подполье, но был отгорожен маскировочной стенкой — вот этой, надо полагать. Стенка была крепкая и пинкам не поддалась. Возможно, какой-нибудь секретный механизм отпирал ее… Маринка же (ну и я вслед за ней) попали в туннель сверху, провалившись сквозь его потолок. Свод оказался слишком тонким и обвалился уже давно, а потом подгнил пол этой хитрой, оказывается, избы…
— Финны, наверное, в войну проложили… — предположил я. — Ведет в какой-нибудь дот.
— Давай посмотрим. Если далеко, не пойдем.
— Гнилое все. К черту.
— Ну, Кость! Ну а вдруг? Вдруг там что-то необыкновенное?
— Этого я и боюсь, — признался я.
— Ты никогда не страдал избытком любопытства!
— Я страдал от него.
— Ладно. Ты подожди тогда здесь, а я посмотрю. Ну, пять минут буквально!
— Нет уж. Пошли вместе. И пусти — я вперед.
— Почему это?
— Потому что я — как это по-русску? — мужская шовинистическая свинья. Вот почему. Давай сюда фонарик.
И мы пошли.
Ход, поначалу низкий и тесный, скоро расширился, идти можно было во весь рост. Он вел полого вниз и так же полого загибался влево. Стены и потолок в узкой части были чем-то выложены, какими-то большими нестандартными кирпичами, что ли; в широкой же — это была просто гладко обтесанная цельная скала, причем, если не ошибаюсь, диабаз. Кроме шуток! Не видел бы сам — посчитал бы за розыгрыш. Чем же его таким долбили?..
Естественно, вспомнились и древнеегипетские развлечения с пилением и сверлением гранита, и байки Ладислава Кареновича об атлантах… В общем, я уже склонен был с ним согласиться: да, было в нашем давнем прошлом нечто.
Если, конечно, это не финны времен Великой Отечественной…
Это были не финны. Спуск закончился, коридор расширился еще больше — вернее сказать, в ширину он остался таким же, зато стал гораздо выше. Стены плавно переходили в потолок и смыкались под острым углом — ну, метрах в пяти, наверное, от пола. Сечение туннеля имело форму то ли утюга, то ли наконечника копья. Это что-то мне смутно напоминало…
А потом на стенах начались рисунки. Росписи. Целые панно. Прекрасной, невиданной сохранности рисунки каменного века: мамонты, горбатые быки, олени, охотники с копьями, женщины с детьми у костра… много, десятки. Мы шли медленно, и я снимал и снимал, только, сжав зубы, поменял в настройках размер снимков на средний, миддл, чтобы, не дай бог, не закончилось место на карточке. Аккумуляторы у меня запасные были, один комплект я только недавно поменял и перезарядил, а вот вторая карточка вчера, когда начался бабский визг, так и осталась в кардридере, потому что я скидывал фотки на ноутбук.
От вспышки плыли фиолетовые пятна в глазах.
А потом мы оказались в тупике. Туннель кончился глухой диабазовой стеной. И все.
(Ненадолго прервусь. То, что я сейчас расскажу, я помню смутно или даже не помню совсем. Вернее, то, что я помню сейчас, — это восстановленные воспоминания по моим же заметкам в тетради и на диктофоне, сделанным на следующий день. Ну и еще по тому, что рассказывали ребята. И дальше таких моментов будет все больше и больше — и, наверное, я буду об этом предупреждать только в каких-то особых случаях. Ну, не знаю, как пойдет. Вот — предупредил.)
Телефончик, пискнув, погас. Аккумулятор выжал из себя все до капли.
— Ну вот, — сказала Маринка. — Как всегда, на самом интересном месте. Зарядки у тебя нет, случайно?
Я громко похлопал себя по карманам.
— Не захватил. Но знаешь, что самое страшное? Тут нет розетки.
Маринка хохотнула.
— Ты вообще как? — спросил я. — Не мерзнешь?
— Мерзну. Но могу терпеть. Когда перестану мочь, скажу.
— Як тому, что ты что-то дрожишь.
— Я?
— Угу.
— Действительно… ты сказал — я почувствовала. Нет, настолько я не мерзну…
— Ну, бывает ведь и просто дрожь, — голосом дедушки Фрейда сказал я.
— Мнэ… Ты что, со мной заигрываешь?
— Как можно!
— А что тогда?
— Когда?
— Ну вот сейчас!
— Право, ничего. А вы что-то стремное подумали, сударыня?
— Ну… в общем, да.
— Хм. Должен сказать, что где-то в чем-то вы угадали. Только вот…
— Что?
— Многолетняя дружба не может так трагически оборваться.
— Оборваться? С какой стати?
— Ну, ты захочешь выцарапать глазки Патрику, Патрик — тебе, дальше — больше, и вот уже мировая война маячит на горизонте, а значит, и мобилизация…
— Патрик? А при чем здесь… Постой. Ты — и Патрик? Ты — и эта ржавая швабра?!!
— Вот. Уже началось.
— Бум. Упала. Ты меня убил. Не верю. Голосам своим не верю! Это просто праздник какой-то! — И Маринка захохотала. И тут же замолчала резко. — Кость… ты слышал?
— Что?
— Тот же звук…
— Ничего не слышал.
— Тогда молчи. Не дыши.
Я замолчал и перестал дышать, но это не помогло: все-таки Артур влепил мне в ухо четко: когда вокруг наставала тишина, то слышно было, как там внутри все еще что-то звенело, щелкало и переливалось.
— Дай зажигалку… — прошептала Маринка откуда-то снизу.
Я дал ей зажигалку и свечку, которую предусмотрительно сунул в карман.
Она щелкнула несколько раз — огонек сразу падал набок и гас. Я помог ей оградить свечку от сквозняка, но стоило убрать руки, и все.
— Сфотографируй! — скомандовала Маринка.
— Что?
— Меня. Наводи на мой голос. Давай!
Я попробовал. Аппарат попытался сообразить, что от него хотят, пошарил красными лучиками дальномера перед собой, решил, что там ничего нет, написал, что фокус установить невозможно, поэтому он будет снимать бесконечность. И выдал вспышку.
На экранчике появилась размытая Маринка пластом на полу.
— Есть! — сказала она. — Щель, кулак пройдет. И… и… и это что? Рычаг?
— Только не трогай!
— Нуда!
Я снова нажал кнопку. Секунда — вспышка выхватила из темноты согнутую дугой Маринку, которая что-то выдергивала из пола. Внучка за жучку…
Изображение опять было размытым.
— Постой, — сообразил я. Выставил фиксированную диафрагму, выдержку, отключил автофокус, приблизительно навелся по расстоянию (поскольку на ощупь), включил принудительную вспышку. — Повторили!
