Энн Райс - Кровь и золото
– Лестат, беги, – твердо приказал я. – Не задавай вопросов. Беги отсюда.
Лестат так и сделал, а я повернулся к Акаше.
Она осталась стоять, словно погруженная в грезы, и я очень осторожно коснулся ладонями ее рук.
– Моя красавица, – прошептал я, – моя Правительница. Позволь возвратить тебя на трон.
Она, как всегда, подчинилась.
Через несколько минут они как ни в чем не бывало сидели на месте, словно визит Лестата приснился мне, как приснилась пробудившая царицу музыка.
Но я знал, что это был не сон, и, внимательно глядя на нее, доверительно обращаясь к ней, я испытал новый страх, постаравшись, впрочем, скрыть от нее свои чувства.
– Ты прекрасна и постоянна, – сказал я, – а мир недостоин тебя. Он недостоин твоей силы. Ты слышишь слишком много молитв, не так ли? И вот ты услышала прекрасную музыку и пришла в восторг. Наверное, я как-нибудь сумею принести тебе музыку... привести тех, кто умеет играть, заставить их поверить, что вы с царем – просто статуи...
Я прервал свою безумную речь. К чему все это?
По правде говоря, я пришел в ужас. Лестат немыслимым образом нарушил ход событий, и я боялся думать, что может произойти, если кто-то другой решится на такое!
Но главным событием, за которое я цеплялся во гневе, было следующее: я восстановил порядок вещей. Я пригрозил его величеству и заставил его вернуться на трон, а она, возлюбленная моя царица, последовала за ним.
Лестат совершил немыслимое. Но Мариусу удалось все исправить.
Наконец, утишив свой гнев и усмирив свой характер, я спустился к скалам встретиться с Лестатом и сделать ему выговор. Оказалось, что я сам не сознавал, до какой степени потерял над собой власть.
Кто, кроме Мариуса, знал, сколько лет Священные Прародители провели в безмолвии? А теперь этот юноша, которого мне так хотелось любить, обучать, принять в свою жизнь, этот юноша сумел заставить их двигаться, отчего только набрался самонадеянности.
Лестат хотел освободить царицу. Лестат считал, что мы должны заточить Энкила в темницу. Наверное, я рассмеялся. Разумеется, я не мог выразить словами, как сильно я боялся их обоих.
В ту же ночь, пока Лестат охотился на отдаленных островах, я услышал, что из храма доносятся странные звуки.
Я спустился вниз и выяснил, что по всему храму разбросаны предметы обстановки. Вазы и лампы либо разбились, либо попадали на пол. Повсюду валялись свечи. Кто же из Прародителей это сделал? Оба сидели не двигаясь. Я не мог получить ответ, что только усилило мой страх.
В минуту отчаяния и малодушия я посмотрел на Акашу и подумал – если ты пожелаешь, я отдам тебя Лестату! Только объясни как. Давай вместе восстанем против Энкила! Но эти слова умерли во мне, так и не оформившись.
В душе я испытывал холодную ревность. И тяжкую печаль.
Однако я мог уговаривать себя, что чудо произошло из-за скрипки, не так ли? Ведь в древние времена подобных инструментов не существовало. А он, вампир, устроил для нее концерт, по всей вероятности вывернув музыку наизнанку.
Тем не менее облегчения эти мысли не принесли. Она пробудилась ради него!
И пока я стоял в нерушимой тишине храма и глядел на сломанные вещи, мне в голову закралась внушенная ею мысль.
«Я полюбила его не меньше, чем ты, и хочу, чтобы он остался, не меньше, чем ты. Но ничего не выйдет».
Ужас приковал меня к полу.
Но я направился прямо к ней, как бывало сотни раз, медленно, чтобы она при желании успела отказать мне, чтобы он самым незаметным жестом дал мне понять, что отвергает меня. И испил ее крови, возможно, из той же самой вены ее белого горла, не знаю. Обернувшись, я внимательно посмотрел на Энкила.
Его холодное лицо оставалось безразличным.
Проснувшись на следующую ночь, я опять услышал в храме шум. И снова обнаружил беспорядок.
У меня не осталось выбора и пришлось отослать Лестата. Другого средства я не нашел.
Так произошло еще одно горькое расставание – столь же тяжелое, как расставание с Пандорой или Бьянкой.
Никогда не забуду его обаяния, легендарных белокурых волос и бездонных голубых глаз – воплощение вечной молодости, полной безумных надежд и чудесных мечтаний. Я жестоко обидел и ранил его, когда приказал уезжать. Сердце мое обливалось кровью, но другого выхода не было. А мне так хотелось его оставить – ученика, возлюбленного, бунтаря. Я полюбил его журчащую речь, честные вопросы, отважные воззвания в защиту сердца и свободы царицы. Разве нельзя избавить ее от Энкила? Разве нельзя вдохнуть в нее жизнь? Опасные мысли, опасные речи, но Лестату было этого не понять.
И мне пришлось позабыть о собственном разбитом сердце и отказаться от чудесного юноши, которого я так полюбил, невзирая на одиночество духа и шаткость рассудка и воли.
Но теперь я воистину боялся того, на что могут оказаться способны при следующем пробуждении Акаша и Энкил. Я не мог поделиться опасениями с Лестатом, дабы не напугать и не распалить его окончательно.
Понимаешь, я уже тогда понимал, что Кровь принесла ему одно несчастье, что он мечтает обрести цель в смертном мире и остро сознает, что таковой не появится, а потому он неугомонен и неуправляем.
А я, оставшись после его отъезда наедине с Эгейским раем, всерьез призадумался, не стоит ли уничтожить Мать и Отца.
Все, кто читал наши Хроники, знают, что стоял 1794 год и мир был полон чудес.
Как мог я давать приют тем, кто представлял собой страшную угрозу для смертного мира? Но умирать не хотелось. Нет, умирать мне никогда не хотелось. И я не оставил в покое царя и царицу. Я продолжал заботиться о них и осыпать символами поклонения.
А познакомившись с многогранными чудесами современного мира, я больше, чем когда-либо, стал бояться смерти.
Глава 35
ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ АКАШИ
Наверное, лет двадцать назад я перевез Мать с Отцом в Америку, в ледяную пустыню севера, где в ледяных глубинах возвел удивительный с точки зрения технологического обеспечения дом, описанный Лестатом в книге «Царица Проклятых». Там-то Акаша и встала со своего трона.
Быстро перечислим уже неоднократно упоминавшиеся события – я устроил замечательное современное святилище для царя и царицы, куда поместил телеэкран, способный донести до них музыку и прочие развлечения, а также «новости» со всей планеты.
Сам я поселился в том доме один, получив в собственное распоряжение длинную цепочку хорошо обогреваемых комнат и библиотек, где я вечно читал и писал, а также смотрел фильмы и документальные ленты, вызывавшие живейший интерес.
Я пару раз проникал в смертный мир под видом режиссера, но по большому счету жил затворником и почти ничего не знал о других Детях Тысячелетий.
Пока Бьянка или Пандора не захотели поселиться со мной, какое мне дело до остальных? Что касается появления Вампира Лестата, исполнявшего мощную рок-музыку, я счел это событие до истерики забавным. Я не смог бы придумать более подобающей маскировки для вампира, чем обличье рок-музыканта.
