Татьяна Ставицкая - Московская плоть
Они вышли из метро так же молча, боясь расплескать это пьянящее состояние, не будучи в силах ни заговорить, ни расстаться. И лишь у машины он взял ее за руку и усадил в салон.
Она, конечно, слышала такое слово – «комфорт». И даже иногда употребляла его. Так туземцы называют одеждой свою набедренную повязку. И вдруг ей приоткрылся истинный смысл давно знакомого слова. И смысл оказался совсем другим. В этот момент она осознала, что «комфорт» – это любовь. Те, кто придумал и сделал эту машину, любили ее, неведомую им девушку из далекой заснеженной Москвы. И готовили эту машину к встрече с ней.
Уар не спешил. Ему вот уже несколько веков некуда было спешить. Они стояли в пробке, и он держал ее теплую руку в своей – холодной. И Машеньке захотелось его отогреть. Всем своим теплом. Всей своей горячечной нежностью.
10
Посетителей в Coffee Bean прибывало с каждой минутой, но девушки никак не могли расстаться. Одна спешила поделиться с самой близкой подругой крутыми изменениями в своей сиротской доле, а другая, ее подруга Люся по прозвищу Фру-Фру, – кобылистая девица с мелированной челкой, без конца спадающей ей на левый глаз, – не могла прийти в себя от изумления и требовала все новых подробностей.
– И куда в конце концов поехали? К тебе или к нему?
– К нему. Знаешь, он ведь даже не спрашивал меня ни о чем. Как будто видел насквозь. Как будто что-то такое про меня понял, чего я и сама про себя не знаю. Что-то прямо звенело между нами, такое было напряжение.
Подруга Люся, воздев бровки домиком, качала головой.
– Заехали мы в паркинг под одним из старых особняков на Пречистенке. То есть оболочка-то старая, хоть и отреставрированная, а внутри… ну не знаю… Букингемский дворец… Поднялись на лифте. Ты бы видела этот лифт… Вошли в апартаменты. Внутреннее пространство как бы не имеет четких границ. Никаких клетушек, просторные внутренние помещения. Бескрайние…
– Я не понимаю, какой смысл в таких понтах, если сходить за чашкой чаю – километры наматывать надо по квартире?
– Я, кстати, тоже удивилась. А он сказал, что жизнь в маленьком пространстве, в клетушках, приводит к камерному мышлению. Я, правда, не спросила, что он имел в виду. Что люди начинают мыслить тюремными категориями?
– Может, он имел в виду, что локально мыслить будут?
– Как это?
– Ну, единовременно – только об одном предмете. Или только о видимом предмете.
Маша посмотрела на подругу с беспокойством.
– Ладно, проехали…
– Да, стены задрапированы лиловым шелком. А по шелкам этим – картины. Совершенно удивительные, я таких не видела. Понятно, что подлинники. И вообще: черный потолок, белый клавесин… Канделябры. Он провел меня между ножей…
– Каких ножей, как провел?!
– Между обыкновенных. За руку. Там ножички торчали всюду. Весь дворцовый паркет ими утыкан и двери…
– Ой! И ты не испугалась?
– Я спросила, почему везде торчат ножи. Он сказал, что с детства любит в ножички играть. Некоторые в дартс играют, а он – в ножички.
– Ну так, а в доме-то зачем же? Жалко же паркет…
– Люсь, представь, если бы он эти ножички швырял на улице… А вообще, там работал дизайнер такого класса, какой «Квартирному вопросу» и не снился.
– Да ты не залипай на интерьере. Дальше-то что было? – взмолилась подруга.
– А дальше – сама не пойму.
– Как это? Что делали-то?
– Он меня раздевал. Долго и красиво. Понимаешь, процесс такой. При этом я не испытывала никакой неловкости. Возложил на огромное овальное ложе, откуда-то возникли шампанское, щербет, виноград, еще что-то незнакомое, похожее на канифоль.
– Может, имбирь засахаренный?
– Может. И стал смотреть, как я это пью и ем. Да, музыка оперная звучала. «Норма», кажется. Он проводил пальцами по моей шее, плечам, бедрам. Говорил, что я – дивная. Кстати, он сложен, как танцовщик. И бледен, словно высечен из мрамора… прости за пафос. Хотя, может, это из-за освещения показалось?
– Ну, дальше!
– А дальше я уснула под его ласки. Сама не понимаю, как это могло произойти. Устала за день, наверное… Проснулась утром, одна. На шее – звезда на цепочке. Оделась. Даже не помню: было что-то между нами или не было. На работу пора, а еще домой заскочить надо – переодеться. И главное, понимаю, что все бы отдала, чтобы увидеть его еще раз. Вдруг открывается дверь, заходит человек. На обслугу не похож – одет больно дорого. Говорит, что меня ждет завтрак, а потом он отвезет меня, куда скажу. И хочу спросить, где мой… и понимаю, что даже имени не знаю. Потому что имя мне было совершенно неважно. Как будто оно все равно бы ничего не объяснило.
– Ну так за две недели-то выяснила что-нибудь?
– Конкретного – ничего, – покачала головой Машенька. – Я вообще не понимаю, что происходит. На следующий день он ждал меня у выхода из метро. Если б не ждал, я бы, наверное, умерла. Или заболела тяжело. И повез в Третьяковский проезд.
– Офигеть… – выдохнула подруга.
– Да, он сам выбирал мне одежду. Медленно, тщательно. Будто рисовал по мне кистью. Только куда я в этом могу пойти? На работу? У нас жесткий дресс-код. А в том, что он выбрал, только фотографироваться в «глянец».
Маша касалась перстня на пальце, крутила его, возможно, с непривычки, а может, и от желания материализовать в эту минуту то странное, что происходило с ней в последние две недели. Подруга следила за ее пальцами как завороженная.
– Тем вечером мы поехали в оперу. Слушали концертную версию «Идоменея» Моцарта.
– Вау… хотя понятно, что не в кино. Слушай, а может, он извращенец? Или импотент? Замещает одно другим…
– Не знаю, что и думать. Засыпает подарками. Ничего от меня не требует. Просто чтобы рядом была. Любуется мной, как редкой вещью. Говорит, что я должна принадлежать ему. Так я же не против! Только нехорошие предчувствия у меня. Обращается со мной, как с китайской вазой эпохи Мин. А я его руки на себе почувствовать хочу! Крепкие! А не взмах крыла бабочки. Я не фарфоровая и не хрустальная! Сжал бы до хруста!
– Так скажи ему!
– Не могу. Язык не поворачивается. Меня не научили обращаться с мужчинами. Только предохраняться.
Люся посмотрела на подругу с сочувствием. Но делиться собственным опытом не сочла возможным.
– А вчера повез в ночной клуб. Я о таком даже от наших понторылых офисных стерв не слышала. Да и названия там вроде не было. Где-то рядом с Кремлем. Просто заехали в паркинг, а оттуда прямо в ложу поднялись. Кругом вроде медийные лица, усыпанные с головы до ног бриллиантами. В атриуме у пилона танцевала изумительно красивая пара. Хотя, ты знаешь, было похоже, что завсегдатаям все это уже прискучило. Они обсмотрели друг друга, обсудили, и говорить им больше было не о чем. Не поездками же хвастаться… Мне кажется, что их бы завело, если бы снаружи к окнам приникали прохожие, пожирая их глазами и умирая от зависти. А в полночь он отрубился. Я так испугалась! Его куда-то унесли, а меня отвезли домой. И еще мне показалось, что пилон был золотой.
