Джонатан Кэрролл - По ту сторону безмолвия
Когда мы с братом болтаем, нам всегда уютно и спокойно, потому что мы любим друг друга, но ни за какие блага мира не согласились бы поменяться местами.
— Как выглядит твоя Лили?
— Невысокая, с темными пышными длинными волосами. Немного похожа на француженку.
— Как, говоришь, ее фамилия?
— Аарон.
— Она еврейка?
— Не знаю.
— И у нее есть сын?
— Да, славный мальчишка.
— А ты уверен, что хочешь связаться с женщиной, у которой сын как раз вступает в переходный возраст? Ты умеешь кататься на скейтборде? Готов к матчам Детской лиги?
— Сол, брат мой, иди в жопу. Сколько у тебя было женщин с детьми?
— Я — совершенно другое дело. Ты же холост. А они всегда знали, что я женат. Эту информацию я выдавал им прежде, чем уложить в постель, братец. Я никогда не давал ни одному малышу шанса подумать обо мне как о папочке. А ты холост, и чем крепче ты завяжешься с его мамашей, тем скорее мальчик станет смотреть на тебя именно так. Поверь мне.
— Может, оно не так уж и плохо. Раз — и у тебя сразу же готовая семья. Никаких тебе подгузников и режущихся зубок. Возможно, ему даже понравятся те же фильмы, что и мне. А тебе никогда не хотелось иметь детей? Я уверен, что Дениза их не хочет, но тебя вполне могу представить качающим на колене славного малыша.
— Я вообще-то тоже, но мысль о том, чтобы убить полжизни на родительские обязанности, меня сразу расхолаживает. В любом случае, Денизе понравились бы дети, только если бы единственное, что они делали, — это подавали напитки и закуски. В остальном она представляет себе детей маленькими чудовищами, из-за которых у нее отвиснет грудь, а на шелковых чулках появятся затяжки.
— А развестись ты не думал?
— Я думаю об этом по семнадцать раз на дню, Макс. Но знаешь, что меня останавливает? В моих устах это прозвучит смешно, но у нас с ней общая жизнь. А это чего-то да стоит. Я имею в виду, да, у меня миллион подружек, и Дениз тоже своего не упустила. К тому же она меня бесит, и я провожу дома не столько времени, чтобы она могла думать, что у нее есть муж на полную ставку. Но, несмотря ни на что, есть жизнь, которую мы построили вместе. Мы любим бродить по Берлингтонскому пассажу и ходить на футбол в Тоттенхем. Дениза обожает футбол. Она по-прежнему самая лучшая любовница из всех, что у меня были, и… ну, не знаю, парень. Если сложить все хорошее, это кое-чего стоит. Что бы там ни — но она моя жена. Только она знает, каково нам приходилось «тогда, давным-давно». А это кое-что значит.
Сол не мог остановиться, и я очень любил его и за то, что он говорил, и за то, что недоговаривал. Брак, даже попав в самый тяжелый «климат», может оказаться таким же живучим, а порой и красивым, как кактус. Поскольку то и дело внезапно удивляет тебя, покрываясь самыми изысканными, нежно окрашенными, трепетными цветами. Кого трогает цветение розы? Розе и положено цвести. Но вот когда цветет кактус, и цветет роскошно…
— Вот ты послушай, что случилось несколько дней назад. Я ложился спать и обнаружил на подушке листок бумаги. Там почерком Дениз было написано: «Милый алый чудесный целующий рот». Я ее окликнул: «Эй, Ден, это очень мило. Сама сочинила?» — «Нет, Суинберн». — «Суинберн?! Ты хочешь сказать, поэт? С каких пор ты стала читать стихи?» — «Я не читаю — я нашла такую надпись на конфетном фантике. Мило, не правда ли?» Боже, Макс, не знаю, за что я люблю ее больше — за то, что она написала это и положила мне на подушку, или за то, что сразу созналась, что взяла слова с дерьмовой конфетной обертки!
У женщины, которая в одиночестве ждет кого-то на людях, выражение лица решительное, замкнутое. Всем своим видом она словно бы говорит мужчинам: «Да, я жду, но не тебя, малыш. Пшел вон». Женщин она окидывает беглым, но внимательным взглядом, словно бросая им вызов. Когда меня ждет женщина, я люблю секунду незаметно понаблюдать за ней, прежде чем подойти. Притвориться, что вновь вижу ее впервые — без предрассудков, без страсти.
Когда я появился, Лили уже прошла через ворота и сидела в синем пластмассовом кресле с тем самым видом. По счастью, я позвонил в «Эр-Франс», чтобы проверить время прилета, и узнал, что ее рейс прибывает на сорок минут раньше. Я как бешеный гнал машину из Сент-Поль-де-Ванс по пустому шоссе и почти не опоздал. «Почти» — и поэтому успел бросить на нее один долгий взгляд прежде, чем поздороваться.
Теперь у нее были короткие кудрявые волосы. И что-то еще изменилось, но что? Я был так рад ее видеть, так откровенно благодарен за то, что она пошла навстречу моей сумасшедшей идее, имеющей один шанс на успех из миллиона. Позвонить женщине, которую едва знаешь. Попросить ее бросить на неделю все дела и прилететь на юг Франции — билет ты оплатишь. Если она захочет взять с собой сына — отлично, но ты бы предпочел видеть ее одну. Последовала долгая пауза на другом конце провода, которую я, естественно, принял за вступление к «нет». Вместо этого Лили задает всего один вопрос: «Вы когда-нибудь приглашали так другую женщину?» И ты понимаешь, что она говорит «да», как только ты ответишь — «нет», тебе прежде никогда даже в голову не приходило ничего столь эксцентричного и безудержно романтического. Она еще не успела ответить, а ты уже понимаешь, что вся твоя жизнь вот-вот изменится. Благослови ее Господь! У нее были зеленые губы. У нее были зеленые губы.
— Макс! Наконец-то! Что случилось?
— Лили, с вами все в порядке? У вас губы зеленые!
Она тихо охнула и поднесла руку ко рту. Потом «ох» превратилось в улыбку, потом — в веселый смех.
— Это моя дурацкая помада! Уже второй раз такое случается. Такая хитрая помада — когда наносишь, она зеленая, а потом становится красной, как раз того оттенка, какой нужен. Все правильно — в прошлый раз, когда она не покраснела, я тоже нервничала. Ох, Макс, ну не смешно ли? Прилететь в Европу, чтобы предстать перед вами с зелеными от волнения губами.
Я стоял достаточно близко, чтобы дотронуться до нее, и дотронулся — до плеч, дружески, тепло, сердечно.
— Как вы, Лили? Как долетели? — Прежде, чем она успела ответить, я притянул ее к себе и обнял — крепко и надолго. Мгновение Лили не шевелилась, потом ее руки неуверенно скользнули вверх по моей спине.
— Я не знала, сделаете ли вы это. Может, оттого я и прилетела с зелеными губами. Может, если бы я знала, что вы сразу меня обнимете, они были бы красные, как гранат!
Все еще обнимая ее, я сказал, уткнувшись лицом в ее волосы:
— Ты приехала. Ты, черт возьми, приехала! Все будет чудесно. Обещаю, все будет замечательно.
Лили чуть отстранилась и сурово посмотрела мне в глаза:
— Мне не нужна Франция, Макс. И развлечения не нужны. У меня уйма дел дома. Я приехала из-за тебя. Приехала, потому что ты просил о невозможном, но как знать, вдруг это «невозможное», в конце концов, окажется самым важным? Где мы будем жить?
