Сергей Минцлов - Атлантида
Мурский отбросил лепешку и, чувствуя приступ слабости, опустился на прежнее место…
Было десять часов вечера, когда он снова зажег свой фонарь. В висках у него стучало; дышалось трудно. Губы растрескались, и жестокая жажда заглушала даже ощущение голода.
Несколько раз он подходил к лестнице, по которой наползло два потока земли из обвала, и слушал — не доносится ли стук лопат. Но было тихо… могильно тихо…
Который был час дня или ночи, когда он смутно услыхал человеческий голос, он не знал.
Мурский быстро приподнял с пиджака голову и трясущейся рукой зажег спичку. Нет, стояла ненарушимая тишина… кроме скелетов, никого в комнате не было… Спичка погасла, и Мурский опять склонил на подстилку истомленную голову.
— Отнимите кольцо! — явственно прозвучали на этот раз слова; Мурский сел, как подкинутый пружиной, и огонек звездочкой вспыхнул в руке его; мрак отступил в углы и, казалось, будто чьи-то тени шарахнулись прочь от света.
— Что? — спросил Мурский, и ему почудилось, что это не он, а другой спросил его губами.
— Отнимите кольцо! — повторил повелительный голос. Он исходил из усыпальницы, и Мурский понял, что он принадлежит царю.
— Отдай кольцо… — шепотом произнес совсем близко от него другой человек.
Мурский вздрогнул, схватился опять за спички, зажег одну и, как факелом, провел ею перед собой по воздуху.
Опять в углы и в черные дыры дверей попрятались какие-то фигуры; одна притаилась за амфорами у комнаты царя. Мурский вгляделся в нее и увидал, что скелета оруженосца там нет, а на его месте сидит, прижавшись спиной к амфоре, человек в бараньей шапке на голове.
— Ты вздор, тебя нет! — хрипло сказал ему Мурский, но человек не сводил с него немигающего, злого взгляда и протянул руку к копью; оно чиркнуло по стенке амфоры и со звоном легло у ног его.
Весь трясясь, ломая спички одна за другой, Мурский принялся зажигать фонарь. Свеча, наконец, загорелась и Мурский увидал, что оруженосец не вздор, а действительность, что он встает и выпрямляется во весь громадный рост… Волосы поднялись дыбом на голове археолога.
— Зарежьте его!… — прозвучал из комнаты царя властный приказ. Оттуда выглянуло женское лицо с большими темными глазами; в ушах у нее блестели большие золотые серьги.
Мурский повернулся, чтобы бежать, но свет фонаря озарил коренастого, голого раба, что косматый бык, поднявшегося ему навстречу от треножника.
— Куда?! — грубо произнес он, протягивая волосатую руку; другой он вытаскивал из-за ременного пояса короткий бронзовый нож.
Мурский отпрыгнул в сторону, опрокинул несколько ваз и прижался к стене. Выход ему был отрезан: в комнату, звеня оружием, входила стража; из-за стен доносилось ржание коней и нетерпеливый топот копыт их.
Раб и оруженосец схватили оцепеневшего Мурского за руки и поволокли к треножнику: археолог дико закричал и забился — он увидал жертвенную чашу и понял, что его тащат к ней и сейчас перережут над ней горло.
Удар кулака в голову сбил его с ног. Миллионы звезд заискрились на черном небе перед глазами Мурского и вдруг мягко и бесшумно поплыли вместе с ним в бесконечность…
Откопан Мурский был только к концу пятых суток. Такое опоздание произошло потому, что археологи, едва разыскавшие рабочих, вернулись к кургану только через два дня.
Отсутствие Мурского удивило их, но, так как не было данных предполагать, что он находится в кургане, они не особенно обеспокоились. Скелет патриция был найден ими сейчас же по прибытии: обвал его не коснулся. Около костей стояла лопата и все указывало на то, что Мурский, обнаружив скелет, очистил вокруг него место, затем приставил к стене лопату и ушел по каким-то своим делам.
Неопытные рабочие не сразу распознали, что земля в обвале была свежая, и заметили это только на второй день работ. Нечего и говорить, что, когда обстоятельство это выяснилось, всем стало ясно — куда так странно девался Мурский, и работа закипела днем и ночью.
Вынесли его из подземелья без памяти.
Здоровый организм Мурского вскоре сладил с начавшейся болезнью, но, к великому огорчению его, знаменитое кольцо счастья пропало. Вероятно, оно соскользнуло в степи с пальца археолога, когда его везли в уездный город, и оно и поныне лежит — дремлет где-нибудь в серебристом ковыле…
Вечная слава
Седобородый мудрец, окруженный толпой учеников, стоял на высоком холме и указывал рукой на расстилавшуюся у ног его унылую, выжженную солнцем пустыню.
— Смотрите! — говорил он: — здесь когда-то раскидывался первый город мира, необозримый Вавилон! Под этими холмами таятся остатки его дворцов, домов, башен и храмов. Весь мир был полон славой его: сила и знатность и богатства — все было ничто и падало ниц при приближении его владык! «Царь царей» — так именовали себя эти владыки! Все — и народы, и земля, и сама вечность — принадлежало им.
Но вот прошли века и умер великий город. Ветер пустыни занес прахом дворцы и могилы великих мира сего, песком забвенья покрылась и память о них.
Кто были эти мертвые, лежащие кругом? Какова была их жизнь, что сделали они? Ответа нет… Ни всемогущество, ни несметные богатства не спасли их от волн Леты!
Но, друзья мои, утешьтесь: бессмертие есть! Рядом с великими людьми всегда существовали и маленькие. И эти маленькие, даже самые незаметные в свое время, создали себе и своим повелителям то, к чему так стремились те — вечную память о них!
Имя этим людям — писцы и поэты! Они записывали дела своих современников, и вот то здесь, то там на этом поле отыскиваются глиняные плитки древних с их рассказами о минувшем. Разрушились сотни других государств, безвестно ушли в могилы миллионы замечательных людей, а плитки, папирусы и рукописи целы; живы для нас Платон, Аристотель, Сенека, Эсхил — мудрецы и писатели.
Не те цари царей, что лежат здесь под прахом у ног наших, а мы — мы, люди пера и мысли. Все пройдет и только книги наши вечно, до конца дней мира, будут жить и светить человечеству! Книги и ум — вот что действительно удостоено вечности…
Ученики почтительно внимали словам великого учителя. И когда вернулись домой из путешествия, старый мудрец засел за свой последний, наивысший труд, в котором задумал изложить все свои знания и выводы за долгую жизнь. Он чувствовал, что должен был скоро умереть и торопился причаститься бессмертию.
Книга мудреца вышла в свет и гул восторженного удивления прокатился о ней по всем странам. Она разошлась в сотнях тысяч экземпляров и старый мудрец под гул и похвалы ушел в иной мир с радостной улыбкой на лице.
