Андрей Каминский - Проект "Плеяда"
— И ты тоже, Бэлигтэ хар-боо? — спросила Илта, — из всех, кто говорит с духами я не знаю никого сильнее тебя.
— Не знаю, сколь я силен, — усмехнулся старый шаман, — пусть я и двадцать лет назад прошел через все девять врат посвящения и стал «Тэнгэриин пшбилгатай заарин боо»- всегда может найтись тот, кто сильнее. Однако у Хара-Худаг сам Эрлэн-хан установил запрет для всех шаманов, сколь угодно сильных. Уже тогда говорили, что там, у входа в Нижний мир, большевики собираются что-то строить.
— Наташа говорит, медицинский центр, — задумчиво сказала Илта.
— Твоя девочка слепа, слуха и глупа, как и все они. Таким как она легко вложить в голову любую ложь. Но ведь ты не такова, Унэгэн? Ты чувствуешь это?
— Конечно, учитель. Я тебе не все еще рассказала — и Илта вкратце пересказала шаману содержание своих снов. Бэлигтэ хар-боо, вновь замолчал и закрыл глаза, раскачиваясь на месте, казалось полностью погруженный в свои думы.
— Твоя девочка глупа, — повторил он, — но те, кто затеял все это — безумны. Я давно чувствую, что там за Байкалом, творится что-то непотребное. Когда я отдал тебя людям из «Кокурюкай», а сам ушел к князю Дэ Вану, то и там чувствовал пагубу идущую с севера. Я пока не знаю, какие силы пробудили большевики, но я уверен, что они не смогут им противостоять, когда придет время. Вернувшись из Калгана в Ургу я советовал богдо-гэгэну и атаману принести жертвы Махакале, дабы он ограждал Халху от зла идущего с Севера. Странные вещи говорят ныне духи и Владыка Ада, разгневан на тех, кто крадет его слуг.
— Ты поможешь мне? — настойчиво спрашивала Илта, — ты покажешь мне то место?
— Уже очень давно никто не пытался идти на Хара-Худаг, — покачал головой старый шаман, — но, похоже, что слишком многое изменилось в подлунном мире. Я могу воззвать к духам шаманов, что были арестованы НКВД двенадцать лет назад, чтобы они рассказали, как нашли смерть. Следующей ночью я буду камлать.
— Спасибо, Бэлигтэ Хар-боо, — склонила голову Илта, — . Вот, — она приподняла мешок, — я помню, что к шаману не идут с пустыми руками. Тут с десяток плиток чая, шоколад, оружие, что я отобрала у тех красных и много чего еще.
— Ты зря беспокоилась, Унэгэн, — усмехнулся шаман, принимая мешок, — даже, если бы все не было так серьезно — неужели ты думаешь, что я откажу в помощи маленькой женщине, что позволила старому шаману в последний раз почувствовать себя мужчиной? А ханшин принесла? — уже другим тоном, спросил Бэлигтэ.
— Да, учитель, — рассмеялась Илта — целую бутылку. Хотя я, как и двенадцать лет назад не могу понять, как тебе нравится эта гадость.
— Это все потому, что ты ничего не понимаешь в хорошей выпивке, — заверил ее шаман, доставая из мешка большую бутылку с мутной жидкостью — ханшин, жуткое китайское пойло из проса, гороха и черного риса. Шаман откупорил ее и сделал большой глоток из горла, после чего вопросительно посмотрел на Илту. Та обреченно вздохнув, допила чай и протянула опустевшую пиалу, подумав, что удачно успела перекусить.
Камлание началось следующей ночью — на небольшой поляне на противоположном склоне горы. Хотя Бэлигте хар-боо и недавно поселился тут, видно было, что место давно «намоленное»: посреди поляны виднелось большое кострище, стоящие рядом два дерева были обвязаны многочисленными разноцветными ленточками. Еще одно деревце — невысокую тоненькую березку — шаман срубил в лесу и укрепил в земле рядом с уже разожжённым Илтой костром. В свое время она часто помогала черному шаману в свершении обрядов и сейчас куноити убедилась, что и за тринадцать лет старые навыки ничуть не забылись. Девушка украсила разноцветными ленточками березу, символизирующую Тоороо — мировое древо, соединяющее земной, небесный и нижний миры. Именно к корням этого дерева и должен спуститься Бэлигте хар-боо, чтобы умолить Эрлэн-хана, выпустить на время духов убитых шаманов.
Сам черный шаман тем временем принялся за приведенного Илтой барана — жертву Владыке Мертвых. Упиравшееся и блеющее всю дорогу животное, на поляне стояло на удивление спокойно, даже когда острый нож полоснул его по горлу. Впрочем, удивить это могло только человека, ни разу не бывавшего на подобных обрядах — Илта знала, что животные, предназначенные в жертву, в момент заклания не испытывают волнения и страха; их душа покидает тело еще до того как к нему прикасается жертвенный нож. И забой и разделка туши проводилась на тщательно выделанной лошадиной шкуре — ни одна капля крови не должна была упасть на землю до жертвоприношения. Шкуру барана вместе с головой шаман нахлобучил на палку недалеко от костра, а мясо было сложил в два больших котла с родниковой водой, уже кипевшей на втором костре. Вместе с мясом варилась и кровяная колбаса — засунутые в кишки изрубленные сердце и печень, залитые кровью.
Бэлигте уже облачился шаманское одеяние — черный удэл, черные же штаны и сапоги. Седые волосы прикрывала черная шапка — майхабши, с тремя нашитыми глазами из черной, белой и красной материи. Этими нашитыми очами на мир будет смотреть онгон — дух-покровитель шамана. Поверх шапки красовалась железная шаманская корона с двумя рогами, делавшая Бэлигте хар-боо подобным тому, к кому он собирался обратиться. На груди шамана висело медное зеркальце-толи, с пояса свисал кнут-бардаг с вплетенными в него уменьшенными копиями разных предметов: оружия, кузнечных орудий, лестницы, веревки, стремени, багра, лодки и весла, пут. Все эти предметы нужны черному шаману, чтобы перемещаться в иных мирах.
Илта набросила на шкуру барана черную косынку и подожгла главный костер с костями барана. Бэлигте уже стоял перед ним, ударяя в бубен-хас гортанно распевая молитвы:
Пришел я к тебе Эрлэн-хан,
Сээг, сээг, сээг!
Дабы почтить тебя,
Правитель Справедливейший!
О Быкоглавый!
О Черновласый!
Отец наш, во дворце из черного железа пребывающий,
Пищу кровавую поедающий!
Наставник шаманов, Владыка Закона
Услышь меня и не побрезгуй дарами.
Сээг, сээг, сээг!
Голос его становился все громче и сильнее, сливаясь с шумом неожиданно поднявшегося ветра — знак того, что духи узнали о камлании и начали собираться вокруг. Сидевшая рядом на корточках Илта, ударяла в собственный бубен, повторяя за шаманом слова молитвы. Как и Белгете, она призывала духов-покровителей места, леса, призывала и дух Чингиса, что и поныне царил на горе, объявленной им же священной. Илта- Унэгэн, вспоминала своих духов-помощников, вызванных шаманом, еще тогда, когда он впервые привел на тайное камлание в таежной чаще худую исцарапанную девчонку, с глазами молодой волчицы, уходящей от облавы. Сейчас, напевая уже знакомые песни, могучая воля черного шамана подхватывала ее словно горный поток — щепку. Для нее, не бывшей шаманкой, подобное путешествие могло быть смертельно опасным, но сейчас она не чувствовал ни страха, ни сомнений, Илта пела слова обряда, повторяя за шаманом и чувствовала, как вслед за ним взлетает ввысь по склону Мирового Древа, в ночное небо, усыпанное крупными звездами.
