Саймон Кларк - Вампиррова победа
Электра зажгла лампочку. Свет и тьма в подвале, говорила она себе, как будто заключила шаткое перемирие. Когда зажигался свет, тьма отступала, но недалеко.
Она быстрым шагом спустилась по ступеням. Ей не хотелось находиться здесь внизу, ей не нравился подвал гостиницы, не нравился еще с тех пор, когда она была ребенком. Но теперь и страх остался позади: за прошедшие годы она стала насквозь пропитана фатализмом.
Она проверила ящики с вином, безалкогольными напитками, водкой и бренди. Достаточно, чтобы хватило до конца недели. Едва ли стоит ждать набега жаждущих вина туристов. Леппингтона нет на туристических картах — разве что у вас пунктик на скотобойни титанических размеров.
Стоя посреди подвала — как можно дальше от стен и притаившихся возле них теней, — Электра окинула взглядом ящики с бутылками, пивные бочонки и пластмассовые шланги, подающие пиво к насосам в баре наверху. (Когда-нибудь она установит электронасосы, но неотложной необходимости сделать это все не возникало.)
Все было, как и положено, на своих местах. После звуков, раздававшихся отсюда прошлой ночью, она была почти уверена, что подвал полностью разорен. Впрочем, это всегда было так. Неистовый шум, а потом — хоть бы банка пепси оказалась сдвинута с места.
Теперь железная дверь в дальнем конце подвала. Давай, Электра. Ты это можешь. С правой ноги, начинай.
Она собралась с силами, чтобы пройти несколько метров в глубь тени. Фонарь надо было захватить, кобыла глупая, выругала она саму себя. И вновь сыграл свою роль фатализм. Если это случится, то случится, и ничего тут не поделаешь.
Она остановилась и облизнула внезапно пересохшие губы. Мне не следует быть здесь, сказала она самой себе. Мне здесь не место.
Как будто этими словами она могла изменить прошлое. Ну ладно, в школе она была умненькой; она получала призы за успехи в учебе. В университете она учила английский язык и литературу. Она отхватила место редактора на телестанции в Лондоне. К двадцати пяти годам она была на шаг от того, чтобы появиться перед камерой как соведущий программы «Бизнес сегодня вечером», — и вот тут-то все пошло кувырком. Внезапно умерла ее мать. (Отец нашел мать на полу — с расширенными глазами и уже холодную — на этом самом бетонном полу в подвале. В руках ее была зажата щетка, причем сама щетка, а не ручка.) Электра приехала домой на похороны. Потом, в тот день, когда она должна была возвращаться в Лондон к своей блестящей карьере (и к ожидавшему, чтобы его забрали, ее ярко-синему «порше», который она заказала у поставщика в Хэмпстеде), отца хватил удар.
У нее не было ни братьев, ни сестер, которые могли бы помочь, поэтому она взяла на себя управление гостиницей и фактически помахала телевизионной карьере ручкой. Следующие полгода отец уже не вставал с постели: не мог говорить, не мог сам дойти до туалета, не мог даже произнести букву "р".
— Элеква. Не тевяй тут вэемени звя. Тебя ждет вабота, — говорил — или, во всяком случае, пытался сказать — он, с трудом выталкивая слова сквозь парализованные перекошенные губы.
— Не волнуйся, папа. Как только мы найдем управляющего, я вернусь в Лондон.
Отец умер полгода спустя, в один год с матерью. Она смотрела, как гроб опускают в землю, а в ушах у нее стоял его голос: «Не плачь из-за меня, Элеква. Поставайся не плакать».
Она так и не нашла управляющего. И десять лет спустя она была все на том же месте, в этой паршивой гостинице. Карьера на телевидении была раз и навсегда похоронена вместе со старым добрым папой. Не такое уж ценное имущество эта гостиница, она скорее вирус у нее в крови, который только и ждал, чтобы проснуться. Шум в подвале по ночам — этого хватило бы, чтобы свести с ума и святого, черт побери. Спасибо, мама, спасибо, папа. Почему вы просто не вогнали мне кол в сердце, когда я родилась, и не покончили с этим? Внезапный приступ горечи застал ее врасплох. Глаза защипало, сжав зубы, она обнаружила, что вонзает ногти себе в ладони.
Внезапно она двинулась вперед в спустившиеся тени в конце подвала, туда, где он сужался и сужался, чтобы превратиться в узкий проход в...
В никуда, Электра. Он никуда не ведет. Это тупик...
(Как и твоя жизнь, дружок.)
Теперь ей ничего не было видно. Холодно и жесткий пол под ногами. И железная дверь, которая так пугала ее в детстве.
И ее мать эта дверь тоже пугала. («Я слышу шум по ту сторону двери, — говорила мать. — Иногда мне кажется, я слышу, как там за дверью кто-то ходит». Отец со смехом отмахивался от ее слов, говоря, что по ту сторону двери ничего нет, кроме заброшенной части подвала.)
В день смерти мать утверждала, что слышала шум в подвале.
Найдена мертвой в подвале. Она умерла в одиночестве. Была уже холодной, когда ее нашли: глаза расширены; в руках зажата щетка так, как сжимает архангел Гавриил меч, которым разит демонов.
— Из-под ее зада расходилась маленькая лужица мочи, — пробормотал отец незадолго до конца, — маленькая лужица мочи, Элеква. Представляешь? Твоей матеви было бы так неловко, если б она знала.
Она не могла знать. Она была мертва, как дверной гвоздь.
На ощупь Электра проверила оба запирающие дверь висячих замка. Обреченно пожав плечами, она хорошенько дернула затворы, почти что ожидая, что они останутся у нее в руках.
Когда ей было пятнадцать, в школе, она видела документальный фильм. Там солдат в одиночку стрелял из огромного полевого орудия. Голый по пояс, он поднял, как ребенка, массивный артиллерийский снаряд, вложил его в казенник пушки, потом выстрелил; ударной волной с деревьев сорвало листья. Большинство ее подружек вертелось, болтало и елозило: документальные фильмы НЕ ИНТЕРЕСУЮТ девчонок-подростков. Но Электра увидела нечто необыкновенное. Товарищи одинокого артиллериста все попрятались за кучей земли, потому что на холм стекались враги, обстреливавшие одиночку.
Одинокий артиллерист, работавший на открытой поляне в лесу, был обречен, поскольку не мог не знать, что в любую минуту одна из сотен несущихся к нему пуль положит конец всему. Но ему уже было безразлично. Он продолжал стрелять из большой пушки, пока его не убили.
Даже тогда у Электры было предчувствие, что этот отрывок из фильма почему-то очень важен. Теперь она ощущала сродство с обреченным артиллеристом, ощущала настолько остро, что это сродство казалось чудовищным.
Она чувствовала, что тоже сражается в уже проигранной битве (нет, речь не о гостинице, она-то как раз приносит доход).
Смерть спешит ко мне, думала она, и не в виде пули. Нет, это что-то иное. И столь же смертельное. Она чувствовала его точно так же, как чувствовала, как по ее жилам течет кровь.
