Мария Галина - Гиви и Шендерович
— Ты как хочешь, — твердо сказал Гиви, — а я пойду в полицию. Пускай они разбираются. Надоели мне, Миша, авантюры эти. Все путем, все путем, не боись, прорвемся… А вот оно, во что все вылилось…
— Ну иди, — вздохнул Шендерович, отряхивая колени, — иди в полицию. Расскажи им про Грецию, про свою историческую родину расскажи…
— И расскажу…
— Давай-давай. Турки знаешь как греков любят! До гроба!
Гиви на миг задумался.
— Миша, послушай, — сказал он наконец… — Ты Али этому задаток давал?
— А то, — горько ответил Шендерович, — треть суммы, все путем.
— Он товар отгрузил? Где товар? Пусть вернет деньги.
— С Али какой спрос? — вздохнул Шендерович, — говорю тебе, Лысюк это… Выследил нас и…
— Ага… Только они, Миша, склад очистили раньше, чем мы сюда подошли. А вот откуда они номер склада узнали? Кто его еще знал? Мы да Али, вот и все. Их Али навел. Так что пусть отдает задаток. Так дела не делают.
Шендерович напряженно задумался.
— А и верно, — сказал он наконец. — Ну я его, паршивца… Всю душу вытрясу. «Надежный человек, надежный человек»! Ну, Яни! Ну, Ставраки! Ну, сволочь!
— Где он живет, знаешь?
— Итальянская угол Канатной.
— Да не Ставраки! Али!
— Откуда? Ставраки, может, знает.
— В кофейню надо. Сам говорил, он туда как на работу ходит.
— Верно! — еще раз обрадовался Шендерович. — В кофейню. Прижмем его, гада ползучего. Пусть бабки отдаст! Все! А не отдаст, в полицию на него настучу. Пошли отсюда, брат мой мудрый, пока мы еще в какое-нибудь дерьмо не вляпались.
— Куда? — с надеждой спросил Гиви, — в полицию?
Шендерович вновь задумался.
— Не-а… с полицией погодим. Они приметы начнут спрашивать… Ты этого урода хорошо разглядел?
— Как тебя, — сказал Гиви.
— Ну?
— В черном чулке, понимаешь…
— Это, — сухо сказал Шендерович, — я и без тебя заметил. Еще что?
— Сам в черном…
— Это я тоже заметил.
— Машину видел.
— Цвет? — деловито спросил Шендерович, — марка? Номер?
— Зверь машина, — печально сказал Гиви.
— И все?
— Ага.
— Ну вот. А ты — полиция, полиция… Что мы им скажем?
— В луже отпечаток протектора остался.
— Это плюс, конечно, — согласился Шендерович. — Только мы вот как сделаем… Вернемся на теплоход, придем в себя, залечим нервы, а завтра, с утра, Алку под мышку — и в кофейню. На теплоход, так на теплоход, — покорно ответил Гиви, — расклад, в общем приемлемый. Толковый расклад. А нас пустят туда, на теплоход-то?
— А то, — пожал плечами Шендерович.
Ночь обнимала их, темная и горячая, точно смола. В черном далеком море мерцали огоньки стоявших ра рейде судов — точно драгоценные камни из рассыпанного ожерелья. Гиви вдруг очень захотелось оказаться там — как можно подальше от берега.
Он вздохнул и, насколько мог, расправил плечи.
— А я своему тоже оч-чень неплохо врезал, — сказал он Шендеровичу.
* * *
На теплоходе было тихо — так тихо, что Гиви различал слабый плеск ударяющихся о борт крохотных волн. Пассажиры — и беспечные туристы, и деловитые челноки разбрелись по Стамбулу в поисках относительно дешевых развлечений, пили кофе за белыми столиками на увитых виноградом террасах, поглощали кебаб и лукум, парились в хамамах, любовались на танец живота… Да мало ли чем можно заняться вечером в благословенном городе, столице благословенной страны, омываемой с трех сторон тремя морями…
Гиви вновь стало жалко себя.
Он с тоской поглядел на освещенные окна салона, потом горько махнул рукой — все выданные Шендеровичем командировочные исчезли в алчных лапах грабителей.
Каюта, к удивлению Гиви, была освещена — Варвара Тимофеевна, о которой Гиви успел напрочь позабыть, с деловитым видом выкладывала на койку какое-то пестрое барахло. Барахло струилось и сверкало в тусклом свете корабельного фонаря.
Она обернулась, расцвела, было, при виде красавца Шендеровича, но тут же всплеснула полными руками.
— Ой, голубчик! Да где ж тебя так?
— Да вот так, — неопределенно отозвался Шендерович, — а я-то думал, мамочка, что вы давно уж в Анталии. Бэбиситтерствуете.
— А я, золотко мое, подумала — когда я еще Стамбул увижу? — благодушно отозвалась Варвара Тимофеевна, — вот и позвонила в Анталию, дайте мне, говорю, еще пару денечков догулять. Понравилось мне тут. Люди приятные, вежливые. Не то, что наши.
Даже в экономном каютном освещении было видно, что за день пребывания в вольном городе Стамбуле, Варвара Тимофеевна переменилась разительно. Волосы ее завились баранчиком и приобрели богатый рубенсовский оттенок, брови изогнулись дугой, уютные круглые плечи лукаво высовывались из винно-алой, с искрой, блузки с таким глубоким вырезом, что Гиви застеснялся и отвел глаза. На ногах у Варвары Тимофеевны красовались добротные но изящные черные лаковые туфельки на низком каблучке, а сами ноги переливались шелком, гордясь своими круглыми, аккуратными коленками.
— Похорошели вы, мамочка, — удивился Шендерович. — просто роза персидская!
— А я в хамам сходила. Вежливые они там, в хамаме. И девочки у них толковые. Любезные… Вы, говорят, красавица-ханум, услада очей, только приодеться немножко… В магазин направили, одна даже со мной пошла, помогла, вот, кофточку подобрать…
— Да она с этого проценты стрижет, — прозаически заметил Шендерович.
— А хоть бы и так. Им хорошо — и мне хорошо. В косметический кабинет отвела, кофем напоила. Заходите, говорит, еще, ханум-красавица, к нам, говорит, в хамам наш люди приличные заглядывают, состоятельные… А вы женщина молодая, интересная…
И Варвара Тимофевна застенчиво одернула юбку, сверкнув круглой коленкой.
— Вот так-то брат Яни, — загрустил Шендерович, — кому война, а кому мать родна…
— А что ж вы Аллочку оставили? — полюбопытствовала Варвара Тимофеевна.
— Это она нас оставила, — сухо сказал Шендерович, — Аллочка с капитаном гуляет.
— Это с таким высоким? Красивым?
Гиви поник.
— Да, — согласился беспристрастный Шендерович, — высоким-красивым.
— Так он же тут, — удивилась Варвара Тимофеевна. — Тут наш капитан. В салоне сидит. И злющий! Сидит, пальцами по скатерти барабанит.
Шендерович вскочил.
— Где сидит? В салоне? Пошли, Гиви!
— Опять Гиви? — удивилась Варвара Тимофеевна.
Варвара Тимофеевна не ошиблась — капитан одиноко сидел за столиком, раздраженно барабаня пальцами по накрахмаленной скатерти. Он действительно был высоким и красивым и так холодно посмотрел на ворвавшегося в салон Шендеровича, что тот тут же выпустил воздух и съежился.
