Джозеф Ле Фаню - «Дух мадам Краул» и другие таинственные истории
Дело было поздней осенью, года через три после упомянутого выше трагического случая; однажды ночью Ларкин, против обыкновения, не вернулся в дом, где квартировал, и за вечер ни разу не показался также и в деревне. Поскольку возвращался он всегда в один и тот же час, то на его отсутствие обратили внимание, хотя вначале, разумеется, не встревожились; в обычное время дом закрыли на ночь, оставив припозднившегося жильца на милость стихий и попечение его путеводной звезды. Рано утром, однако, Ларкина обнаружили в совершенно беспомощном состоянии на косогоре, рядом с чейплизодскими воротами. Его разбил удар, и правую половину тела парализовало; лишь через несколько месяцев он смог хоть сколь-нибудь членораздельно объясняться.
И тогда Ларкин рассказал следующее. Его отпустили со службы, по-видимому, позже обычного, и темнота застигла его еще по ту сторону парка. Ночь стояла лунная, но по небу медленно ползли рваные облака. Ларкину не встретилось ни единой живой души; тишину нарушал лишь приглушенный шум ветра, порывами проносившегося сквозь кусты и лощины. Эти монотонные завывания и полное безлюдье вокруг не внушили Ларкину того беспокойства, которое принято объяснять суеверными страхами, и все же на душе у него было тоскливо — «одиноко», как он сам сказал. Когда Ларкин огибал холм, который возвышается над Чейплизодом, луна на несколько мгновений выглянула из-за туч и засияла во всю силу; обводя случайным взглядом тенистое огороженное пространство у подножия, Ларкин заметил человека, который стремительно, как спасающийся бегством, перемахнул через кладбищенскую ограду и ринулся по крутому склону вверх, прямо ему наперерез. При виде подозрительной фигуры у Ларкина в памяти всплыли истории о «похитителях трупов»{16}. Но необъяснимый инстинктивный страх тут же подсказал Ларкину, что бегущий направляется именно к нему, причем с дурными намерениями.
На луну снова наползли тучи, и Ларкин с трудом разглядел, как неизвестный на ходу снял и, по-видимому, отбросил в сторону свой просторный сюртук. Ярдах в двадцати-тридцати неизвестный замедлил шаги и стал приближаться покачивающейся важной походкой. Вновь вынырнула луна, и — милосердный боже! — что за зрелище явилось Ларкину в ее ярком свете? Ясно, как живого, облеченного плотью, Ларкин увидел самого Неда Морана — он молча приближался с обнаженным торсом, как бы изготовясь к кулачному бою. Ларкин готов был вопить, молиться, выкрикивать проклятия, броситься через парк бегом, но не нашел в себе сил; в нескольких шагах от него привидение остановилось, изобразив на лице отвратительное подобие вызывающего взгляда, каким обыкновенно запугивают друг друга соперники перед боем. Как долго пребывал Ларкин под чарами этого потустороннего взгляда, можно только догадываться; наконец видение, кем бы оно ни было, внезапно шагнуло ближе, вытянув ладони. В инстинктивном ужасе Ларкин вскинул руку, чтобы защититься, и их ладони соприкоснулись — так, во всяком случае, думал Ларкин, потому что несказанная боль, побежав вверх по руке, сотрясла все его тело, и он упал на землю без чувств.
Ларкин прожил еще немало лет, но участь его была ужасна. Неизлечимый калека, неспособный к труду, он вынужден был, чтобы прокормиться, просить милостыню у тех, кто когда-то из страха всячески ему угождал. Все большие муки причиняли ему воспоминания о таинственной встрече, положившей начало всем его несчастьям; он дал ей свое собственное — и ужасное — истолкование. Напрасны были попытки поколебать его веру в реальность призрака; столь же безуспешно пытались сочувствующие убедить его в том, что прощальный жест призрака содержал в себе и кратковременное наказание, и последовавшее за ним прощение.
— Нет, нет, — повторял Ларкин, — не то. Я хорошо понимаю, что это значит; это вызов потягаться с ним на том свете — в аду, куда я отправляюсь; вот что это такое, и никак не иначе.
Несчастный, глухой к утешениям, Ларкин прожил так еще несколько лет, а потом умер и был похоронен на том самом тесном кладбище, где покоились останки его жертвы.
Едва ли нужно говорить, что, когда я услышал эту историю, все честные обитатели Чейплизода свято верили, будто Задира Ларкин действительно получил вызов с того света и через врата ужаса, болезни и нищеты был препровожден к своему последнему, вечному обиталищу, и вызов этот настиг мстительного и злобного насильника на том самом месте, где состоялся самый преступный из его триумфов.
Я вспоминаю еще одну историю из разряда сверхъестественных, которая лет приблизительно тридцать пять назад наделала немало шуму среди наших любезных городских сплетников; с разрешения благосклонного читателя, я намереваюсь сейчас ее рассказать.
Случай с церковным сторожем
Те, кто знал Чейплизод четверть века — или больше — тому назад, вспомнят, возможно, тогдашнего церковного сторожа. Боб Мартин наводил благоговейный ужас на юных разгильдяев, которые по воскресеньям забредали на кладбище, читали надписи или играли в чехарду на надгробиях, взбирались по плющу в поисках летучих мышей и воробьиных гнезд или заглядывали в таинственное отверстие под восточным окном, где виднелась туманная перспектива ступеней, которая терялась внизу в еще более густой темноте; там, среди пыли, рваного бархата и костей, которыми усеяли склеп время и бренность, жутко зияли отверстые гробы. Боб, разумеется, был грозой таких безумно любопытных или озорных юнцов. Но хотя должность Боба Мартина внушала трепет, как и его сухопарая, облаченная в порыжелое черное одеяние фигура, все же, глядя на его сморщенное личико, подозрительные серые глазки, каштановый, с оттенком ржавчины парик-накладку, каждый заподозрил бы в нем любителя веселого времяпрепровождения; и верно, моральные устои Боба Мартина не всегда оставались неколебимы — ему случалось откликаться на зов Бахуса.
Ум у Боба был пытливый, память же хранила немало веселых, а также страшных историй. По роду службы ему были близки могилы и гоблины, а по склонности души — свадьбы, пирушки и всяческие забавные проделки. А поскольку самые ранние его воспоминания относились к событиям почти шестидесятилетней давности, у него скопился обильный запас достоверных и поучительных рассказов из местной деревенской жизни.
Доходы, приносимые службой при церкви, были далеко не достаточны, и Бобу Мартину, дабы удовлетворить свои особые потребности, приходилось обращаться к приемам, мягко говоря, не вполне подобающим.
Нередко, когда его забывали позвать в гости, он приглашал себя сам; Боб Мартин случайно присоединялся в трактире к знакомым ему небольшим теплым компаниям, развлекал собравшихся странными и ужасными историями из неисчерпаемого хранилища своей памяти и никогда не отвергал благодарности, которая выражалась в стаканчике горячего пунша с виски или другого напитка, имевшегося на столе.
