Стивен Кинг - Бессонница
— Тебе хотелось бы снова стать молодым, Ральф? — спросила Луиза.
— Иногда, — ответил он. — Но чаще всего это кажется мне непосильным.
Приходи вечером, Луиза, — поболтаем немножко.
— Приду, — кивнула женщина, и Ральф зашагал по Гаррис-авеню, ощущая на себе тяжесть взгляда ее прекрасных глаз и изо всех сил стараясь держаться прямо. Кажется, ему это удалось, правда, с большим трудом. Никогда раньше он не чувствовал такой усталости.
Глава вторая
Через час после разговора с Луизой Ральф договорился о визите к доктору Литчфилду. Регистратор бархатным сексуальным голосом сообщила, что может записать мистера Робертса на десять утра следующего вторника, если его устраивает это время, и Ральф согласился. Повесив трубку, он прошел в гостиную, уселся в кресло у окна, из которого открывался вид на Гаррисавеню, и подумал о том, как поначалу доктор Литчфилд лечил опухоль Кэролайн с помощью тиленола-3 и брошюрок, популяризирующих различные техники расслабления. Он вспомнил выражение, замеченное им в глазах Литчфилда, когда диагноз подтвердился… Выражение вины и тревоги.
Из «Красного яблока» вылетела стайка ребятишек, «экипированная» горстями конфет и пакетиками чипсов. Дети спешили в школу. Наблюдая, как они, оседлав велосипеды, исчезают в одиннадцатичасовом зное, Ральф подумал, как и всегда при воспоминании о взгляде доктора Литчфилда, что это не настоящее воспоминание.
«Дело в том, приятель, что ты хотел бы, чтобы Литчфилд выглядел встревоженным… Но, что еще хуже, тебе хотелось бы видеть его виноватым».
Вполне возможно, что это так, вполне может быть, что Карл Литчфилд первосортный мужик и доктор-чудотворец, но все же получасом позже Ральф снова звонил в приемную доктора Литчфилда. Он объяснил девушке с сексуальным голосом, что, перелистав свой календарь, понял, что не сможет прийти во вторник в десять утра, так как у него уже назначена встреча на этот день, а он об этом совершенно забыл.
— Память стала подводить. — Ральф виновато кашлянул.
Регистратор предложила записаться на два часа в следующую среду.
Ральф обещал позвонить позже.
«Какой же ты лгунишка, — корил он себя, положив трубку и снова устраиваясь в кресле. — Ведь ты не собираешься обращаться к нему».
Именно такое решение Ральф и принял. Конечно, доктор Литчфилд не потеряет из-за этого сон; скорее всего, он вообще не помнит Ральфа одним старым чудаком меньше, вот и все.
«Хорошо, но что же ты собираешься делать со своей бессонницей, Ральф?»
— Полчаса сидеть неподвижно, слушая классическую музыку, — ответил он вслух. — Надо только купить подгузники для естественных позывов природы. Рассмеявшись, Ральф неприятно удивился. В своем смехе он уловил истерические нотки, так не понравившиеся ему, — если уж говорить честно, это было ужасно. Потребовалось время, прежде чем он смог успокоиться. Ральф намеревался последовать совету Гамильтона Дейвенпорта (слава Богу, пока он вполне может обходиться без подгузников), как ранее он уже перепробовал многие методы добросердечных знакомых. Он вспомнил о своем первом bona fide <Добросовестный, настоящий (лат.)> народном методе (a-." улыбнулся.
Это было идеей Мак-Говерна. Однажды вечером тот сидел на веранде и, увидев Ральфа, возвращавшегося из «Красного яблока» со спагетти и соусом, многозначительно взглянул на соседа, поцокал языком и скорбно покачал головой.
— И что это значит? — поинтересовался Ральф, усаживаясь рядом. На улице маленькая девочка в джинсах и широкой, не по размеру белой футболке прыгала через скакалку, напевая что-то в сгущающихся сумерках. — Это значит, что ты выглядишь загнанным, тощим и увечным, — отчеканил Мак-Говерн. Большим пальцем он сдвинул панаму на затылок и еще пристальнее взглянул в глаза Ральфа. — Ты по-прежнему плохо спишь? — Помолчав несколько секунд, Мак-Говерн снова заговорил, и теперь голос его звучал с абсолютной — почти апокалипсической — убежденностью. — Виски — вот ответ, — провозгласил он.
— Прости, я не совсем понимаю…
— Ответ на твою бессонницу, Ральф. Я не утверждаю, что ты должен купаться в нем — такой необходимости нет. Просто смешай столовую ложку меда с половиной рюмки виски и выпей за пятнадцать — двадцать минут перед сном. — Ты думаешь? — с надеждой спросил Ральф.
— Лично мне это помогло. После сорока у меня возникли большие проблемы со сном. Оглядываясь сейчас назад, я думаю, что это был кризис переломного момента — полгода бессонницы и год депрессии на мою лысую голову.
Хотя во всех прочитанных Ральфом книгах утверждалось, что спиртное, несмотря на его ложную популярность, отнюдь не панацея от бессонницы — иногда проблема даже обостряется, — Ральф все равно попробовал.
Он никогда не был любителем спиртного, поэтому половину рюмки, рекомендованную Мак-Говерном, уменьшил до четверти, но спустя неделю без ощутимых результатов от четверти перешел к целой рюмке… А затем и к двум.
И когда как-то утром Ральф проснулся в четыре двадцать две утра с головной болью и неприятным привкусом виски во рту, он понял, что впервые за последние пятнадцать лет страдает похмельем.
— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на такое дерьмо, — объявил он пустой комнате, и это стало концом великого эксперимента с виски.
2«Ладно, — подумал Ральф, глядя на беспорядочный поток посетителей, входящих и выходящих из „Красного яблока“. — Ситуация такова: Мак-Говерн утверждает, что выглядишь ты дерьмово, а этим утром вообще чуть не грохнулся в обморок к стопам Луизы Чесс, и после всего этого ты все-таки отменяешь визит к старому семейному врачу. И что дальше? Пустишь все на самотек? Примешь ситуацию, и пусть все идет как идет?»
В этой идее был некий восточный шарм — судьба, карма и все такое прочее, — но ему требовалось нечто большее, чем очарование, чтобы переносить долгие часы раннего утра. В книгах говорилось, что массе людей вполне хватает трех-четырех часов сна. Некоторые даже удовлетворяются двумя часами. Таковых было незначительное меньшинство, но ведь они существовали. Ральф Робертс, однако, не входил в число этих счастливчиков. Ральфа не особенно интересовало, как он выглядит, — его дни кумира вечеринок остались давно позади, — но его беспокоило собственное самочувствие, ведь он не просто плохо себя чувствовал; ему было ужасно плохо. Бессонница начала проникать во все аспекты его жизни, как запах жареного лука проникает во все закоулки старого дома. Все вокруг стало утрачивать краски; мир приобрел нудную зернистость серых газетных фотографий.
