Стивен Кинг - Лангольеры, Дайна, Крэг, Туми, Самолет
Дайна в последний раз судорожно всхлипнула и положила голову на грудь Лорел.
– Слезами горю не поможешь, верно? – сказала она.
– Я тоже так думаю, – отозвалась Лорел. – А почему бы тебе не поспать, Дайна?
Девочка вздохнула – такой одинокий, несчастный звук.
– Наверно, не смогу. Я ведь уже спала.
А рейс № 29 продолжал свой полет к востоку на высоте 36 000 футов со скоростью свыше 500 миль в час над черными равнинами Америки.
3
– А вы знаете, эта девочка сказала нечто весьма любопытное примерно час тому назад, – неожиданно произнес Дженкинс.
Девочка, о которой шла речь, снова спала, несмотря на свои сомнения. Альберт Косснер тоже клевал носом, надеясь еще разок вернуться на мифические улицы полуденного Томбстона. Скрипку в чехле он вытащил из верхней багажной секции и положил себе на колени.
– М-мм? – встрепенулся он.
– Извини, – сказал Дженкинс. – Я тебя кажется разбудил?
– Нет, нет, – заверил его Альберт. – Во всю бодрствую.
Он обратил на Дженкинса свои воспаленные глаза в знак доказательства. Под глазами пролегли тени. Дженкинсу он напомнил енота, которого напугали, когда тот копался в мусорном баке. – Чего она сказала?
– Она сказала мисс Стивенсон, что вряд ли уснет, поскольку уже поспала. До того.
Альберт некоторое время непонимающе смотрел на Дайну.
– Ну, вот она опять спит, – сказал он.
– Я вижу. Но дело не в этом, мой мальчик. Совсем не в этом.
Альберт подумал было сообщить мистеру Дженкинсу, что Туз Косснер – самый ловкий еврей к западу от Миссисипи и единственный техасец, выживший после сражения при Аламо, вовсе не «мой мальчик», но решил пропустить это мимо ушей… пока хотя бы. – Ну, и в чем тут дело?
– Я тоже спал. Заснул буквально до того, как капитан – наш первоначальный капитан – включил сигнал НЕ КУРИТЬ. У меня всегда так. Поезда, автобусы, самолеты – только заведут мотор, я тут же отключаюсь. А как у тебя, мой дорогой?
– Что у меня?
– Ну, тоже засыпаешь? Ты ведь спал, верно?
– Ну спал.
– Мы все спали, понимаешь? Исчезнувшие люди не спали.
Альберт немного подумал над странной идеей.
– Пожалуй… может быть.
– А я тебе говорю, что мы вот тут – все спали. Люди, которые исчезли, все бодрствовали.
Альберт снова обдумал его слова.
– Вообще-то, может быть.
– Для меня это пустяк, – почти благодушно сказал Дженкинс. – Я фантазирую в своих книгах ради куска хлеба. Дедукция – мой хлеб с маслом, если можно так выразиться. Ну сам подумай. Если кто-то бодрствует в тот момент, когда люди исчезают, уж наверняка закричал бы что-нибудь об убийстве, разбудив всех нас. Верно?
– Пожалуй, что и так, – согласился Альберт в задумчивости. – За исключением того человека на заднем сиденье. Его и воздушный налет не разбудит.
– Прекрасно. Твое исключение учтено. Но ведь никто не закричал, верно я говорю? И ни один из нас не знает, что произошло. Отсюда методом дедукции делаю вывод, что исчезли только бодрствовавшие пассажиры. Разумеется, с экипажем.
– Да. Может быть.
– Мой мальчик, я вижу – ты встревожен. По лицу вижу, что такая идея, несмотря на всю ее логичность, у тебя в голове не укладывается. Могу я спросить – почему? Что-нибудь я упустил? – Выражение лица Дженкинса говорило о том, что он в подобную возможность не верит, но что матушка воспитала его вежливым человеком.
– Я просто не знаю, – признался Альберт. – Сколько нас тут? Одиннадцать?
– Да. Считая того человека в заднем ряду, который пребывает в коматозном состоянии, нас одиннадцать.
– Если вы правы, не должно ли нас быть несколько больше?
– А почему, собственно?
Но Альберт умолк, внезапно живо вспомнив картину своего детства. Он был взращен в некоей теоретизированной сумеречной зоне родителями, которые не были ортодоксами, но и не были агностиками. Он и его братья росли, соблюдая большинство традиций (или законов, предписаний или как они там еще называются). Они отмечали Бар Мицвах, воспитывались на познании того, кто они, откуда пришли и что это могло для них означать. История, которую Альберт лучше всего запомнил в детстве после посещений храма, касалась последней чумы, постигшей фараона, – мрачного дара Ангела Смерти Господня, явившегося утром.
Мысленно он представил себе этого ангела летящим не над землей Египетской, а через рейс № 29 и прибирающим в страшное лоно свое большинство пассажиров… не потому, что они позабыли окропить трапезу свою кровью агнца (или спинки своих кресел), а потому… потому…
«Почему? Потому – что?»
Ответа не было, и Альберт ощутил дрожь. И еще пожалел, что эта старая зловещая история пришла ему в голову.
«Мы летим, ковыляя, во мгле», – вспомнил он.
Но ничего смешного в этом не было.
– Альберт? – Голос мистера Дженкинса доносился словно издалека. – Альберт, с тобой все в порядке?
– А, да… Я задумался вдруг. – Он прочистил горло. – Если все спавшие остались здесь, то нас было бы по меньшей мере человек шестьдесят. Может, больше… Вы знаете, что такие рейсы называют «красный глаз»?..
– Дорогой мальчик, тебе не доводилось?..
– Вы не могли бы называть меня Альбертом, мистер Дженкинс? Так меня зовут.
Дженкинс слегка похлопал Альберта по плечу.
– Прости. Честное слово. Я не имел в виду разговаривать свысока. Я, видишь ли, расстроен, а когда расстраиваюсь, я обычно отступаю, ну, вроде черепахи, которая прячет голову в панцирь. Только я отступаю в фантазии. Я словно играю в Фило Вэнса. Он был сыщиком – великим сыщиком, созданным покойным Ван Дайном. Ты, наверно, и не читал такого. Да и вряд ли кто-нибудь его читал в наши дни. А жаль. Короче, в любом случае я приношу извинения.
– Ничего, – ответил Альберт, чувствуя неловкость.
– Итак, ты – Альберт и отныне будешь Альбертом всегда, – пообещал Роберт Дженкинс. – Так вот, я начал было тебя спрашивать, летал ли ты раньше на «красноглазом»?
– Нет. Я вообще через всю страну еще никогда не летал.
– А я летал. Много раз. Несколько раз даже вопреки своей натуре не спал некоторое время. Правда, это случалось, когда я был помоложе, а полеты более шумными. Так вот, должен признать, что мой первый перелет от побережья до побережья проходил на самолете, который делал две посадки… для подзаправки. По моим наблюдениям, очень немногие пассажиры на подобных перелетах засыпают в течение первого часа или примерно такого срока, а потом почти все засыпают. В течение первого часа люди смотрят в иллюминаторы, разговаривают со своими спутниками, что-то пьют…
