Стивен Кинг - Дьюма-Ки
— Ещё нет! — Моя семья и друзья оставались наиболее уязвимыми, и тот факт, что они разъехались в разные стороны, совершенно меня не успокаивал. Персе уже показала, что может дотянуться очень и очень далеко. И я определённо начал вмешиваться в её дела. Наверняка она злится на меня. Или боится. А может, и то и другое.
Я уже собирался набрать номер Пэм, но вспомнил слова Уайрмана о том, что я избежал долгих подробных объяснений. Вместо записной книжки Уайрмана я сверился со своей ненадёжной памятью… и на этот раз, пусть и пришлось на неё надавить, она меня не подвела.
«Я услышу автоответчик», — подумал я. И услышал, но сначала этого не понял.
— Здравствуй, Эдгар. — Голос Тома Райли, но не его голос. Начисто лишённый эмоций. «Это таблетки, которые он принимает», — подумал я… хотя в «Скотто» отсутствия эмоций не было заметно.
— Том, слушай и ничего не гово…
Но голос продолжал говорить. Этот мёртвый голос.
— Она тебя убьёт, знаешь ли. Тебя и твоих друзей. Как убила меня. Только я ещё жив.
Я вскочил, покачнулся.
— Эдгар! — резко бросил Уайрман. — Эдгар, что случилось?
— Помолчи, — ответил я. — Я слушаю.
Сообщение вроде бы закончилось, но я слышал его дыхание. Медленное, поверхностное дыхание, доносящееся из Миннесоты. Наконец он заговорил.
— Быть мёртвым лучше. А теперь я должен поехать и убить Пэм.
— Том! — прокричал я записанному голосу. — Том, очнись!
— Умерев, мы поженимся. Свадебная церемония пройдёт на борту корабля. Она обещала.
— Том! — Уайрман и Джек уже подскочили ко мне. Один сжимал мою руку, второй — культю. Я едва обратил на это внимание.
Услышал: «Оставьте сообщение после звукового сигнала». Раздался звуковой сигнал, и в трубке повисла тишина. Я не положил телефон на колени — выронил его и повернулся к Уайрману.
— Том Райли собирается убить мою жену. — А потом добавил, хотя вроде бы говорил и не я: — Возможно, он уже это сделал.
xii
Уайрман не стал вдаваться в подробности, просто предложил позвонить Пэм. Я смотрел на телефон, но никак не мог вспомнить номер. Уайрман продиктовал его мне, но теперь я не мог нажать на нужные кнопки: впервые за многие недели перед глазами стояла красная пелена.
Набрал номер Джек.
Я представил, как в Мендота-Хайтс звонит телефон, и приготовился услышать бодрый, безликий голос Пэм, записанный на автоответчик (сообщение о том, что она во Флориде, но перезвонит, как только вернётся). Пэм уже покинула Флориду, но могла лежать мёртвой на полу кухни рядом с мёртвым Томом Райли. И видение это было таким чётким, что я разглядел кровь на дверцах шкафчиков и на ноже, который сжимала окостеневшая рука Тома.
Один гудок… второй… третий… на следующем включится автоответчик…
— Алло? — Пэм. Запыхавшаяся.
— Пэм! — прокричал я. — Господи Иисусе, это действительно ты? Ответь мне?
— Эдгар? Кто тебе сказал? — В голосе слышалось крайнее недоумение. Она никак не могла отдышаться. А может, и нет. Это был голос Пэм, который я знал: с лёгкой хрипотцой, как бывало после простуды или когда она…
— Пэм, ты плачешь? — и наконец запоздало: — Сказал мне что?
— О Томе Райли, — ответила она. — Я подумала, что звонит его брат. Или… не дай бог… его мать.
— А что с Томом?
— На обратном пути он был в прекрасном настроении, смеялся, хвастался купленным рисунком, играл в карты с Кейменом и кем-то ещё в хвостовой части салона… — Вот тут она совсем расклеилась, и слова прорывались только между рыданиями. Сами же рыдания ужасали, но при этом и радовали. Потому что сотрясали живого человека. — Он отлично себя чувствовал. А потом, этим вечером, покончил с собой. В газетах, вероятно, напишут, что это несчастный случай, но он покончил с собой. Так говорит Боузи. У Боузи есть друг в полиции, который позвонил и сказал ему, а потом Боузи дал знать мне. Том направил автомобиль в стену ограждения на скорости семьдесят миль в час, а то и больше. На асфальте никаких следов заноса. Случилось это на шоссе двадцать три, то есть он ехал сюда.
Я сразу всё понял, фантомная рука могла ничего мне не говорить. Персе чего-то хотела, потому что злилась на меня.
Злилась? Я разъярил её. Только к Тому на мгновение вернулся рассудок (вернулось мужество), и он направил автомобиль в бетонную стену.
Уайрман махал руками перед моим лицом, требуя объяснить, что происходит. Я от него отвернулся.
— Панда, он спасал тебе жизнь.
— Что?
— Я знаю, что говорю, знаю. Рисунок, который он показывал в самолёте… это мой рисунок, так?
— Да… он им очень гордился… Эдгар, что ты такое…
— У него было название? У рисунка было название? Ты его знаешь?
— Он назывался «Здрасьте». Том ещё говорил: «Совсем не похоже на Миннесоту»… — вставлял эти юперовские[173] словечки… — Долгая пауза, которую я не прерывал, использовал время, чтобы подумать. — Это твой особый способ всё узнавать, так?
«Здрасьте», — думал я. Да, конечно. Первый мой рисунок, сделанный в «Розовой громаде», по воздействию один из самых сильных. И его купил Том.
Чёртов «Здрасьте».
Уайрман отобрал у меня телефонную трубку, мягко, но решительно.
— Пэм? Это Уайрман. Том Райли?.. — Он слушал, кивал. Голос звучал очень уверенно, очень успокаивающе. Таким голосом (я слышал) он говорил с Элизабет. — Хорошо… да… да, Эдгар в порядке, я тоже, всё у нас хорошо. Разумеется, сожалеем о мистере Райли. Только вы должны кое-что для нас сделать, и это крайне важно. Я сейчас включу громкую связь. — Он нажал на кнопку, которую я раньше не замечал. — Слышите меня?
— Да… — Тихо, но отчётливо. Пэм брала себя в руки.
— Кто из родственников и друзей Эдгара купил картины? Пэм задумалась.
— Из родственников картин никто не покупал, я в этом уверена.
Я облегчённо выдохнул.
— Думаю, они надеялись… может, ожидали услышать… что в своё время… на юбилей… или на Рождество…
— Понимаю. То есть они ничего не приобрели.
— Я этого не говорила. Бойфренд Мелинды купил один рисунок. А что такое? Что не так с этими картинами?
Рик. Сердце подпрыгнуло.
— Пэм, это Эдгар. Мелинда и Рик взяли рисунок с собой?
— Со всеми этими перелётами, включая трансатлантические? Он попросил, чтобы рисунок вставили в рамку и отправили во Францию. Не думаю, что Мелинда знает. Это цветы, нарисованные цветными карандашами.
— То есть рисунок по-прежнему в «Скотто»?
— Да.
— И ты уверена, что никто из родственников больше ничего не покупал?
