Дин Кунц - Сумеречный Взгляд
Против воли я вступил в диалог сам с собой, и пессимист спорил с оптимистом:
— Она мертва?
— Даже и не думай об этом.
— Ты слышишь ее дыхание?
— Ради Христа, если она без сознания, ее дыхание может быть совсем неглубоким. Вполне возможно, что с ней все в порядке, просто она без сознания и дышит так слабо, что это невозможно расслышать. Ну, что скажешь? Что скажешь?
— Она мертва?
— Думай только о враге, черт тебя дери.
Если еще один гоблин вообще существовал, он мог появиться откуда угодно. С его умением ходить по стенам у него было большое преимущество. Он мог даже свалиться на меня с потолка, прямо мне на плечи и голову.
— Она мертва?
— Заткнись!
— Ведь если она мертва, какая тебе разница, убьешь ты четвертого гоблина или нет? Какая разница, выберешься ты вообще отсюда или нет?
— Мы с ней оба выберемся отсюда.
— Если тебе придется возвращаться домой одному, какой смысл тогда возвращаться домой? Если здесь ее могила, это вполне может стать и твоей могилой.
— Тихо. Слушай, слушай...
Тишина.
Темнота была такой полной, такой густой и такой тяжелой, как будто обрела материальность. Мне казалось, что я могу протянуть руку, и ухватить пригоршню темноты, и выжимать темноту из воздуха до тех пор, пока свет не забрезжит хоть откуда-нибудь.
Слушая и пытаясь расслышать мягкий стук и скрежет когтей демона по камню, я думал, что же делали гоблины, когда мы наткнулись на них. Возможно, они шли по нашим белым стрелам, чтобы разузнать, каким образом мы проникли в их убежище. До сих пор я не осознавал, что наши указатели были для них так же полезны, как и для нас. Да, конечно же, они не единожды обшарили каждый дюйм своего убежища, и, сделав вывод, что мы ускользнули, вероятно, решили выяснить, как мы ускользнули. Может быть, эта группа поиска прошла по всему нашему маршруту до самого выхода из горы и возвращалась, когда мы столкнулись с ними. Или, может, они пустились в дорогу по нашему маршруту незадолго до того, как мы бросились бежать по нему позади них. Хоть они и застали нас врасплох, у них, очевидно, было всего несколько секунд, чтобы понять, что мы приближаемся. Будь у них больше времени, чтобы подготовиться к встрече, они бы убили нас обоих — или захватили в плен.
— Она мертва?
— Нет.
— Она так тихо лежит.
— Она без сознания.
— Так неподвижно.
— Заткнись.
Вот. Скрежет, стук.
Я вытянул шею, повернул голову.
Больше ничего.
Воображение?
Я попытался вспомнить, сколько патронов в обойме пистолета. Полная обойма — десять патронов. Два я израсходовал на гоблина, которого убил в воскресенье в туннеле с шахматным освещением. Еще два — на того, которого застрелил здесь. Остается шесть. Хватит с головой. Может, мне и не удастся прикончить оставшегося противника — если он вообще есть — шестью выстрелами, но совершенно очевидно, что я успею выстрелить прежде, чем эта проклятая тварь одолеет меня.
Тихий скользящий звук.
Напрягать зрение было бесполезно. Но я все же напряг.
Чернота, глубокая, как у бога в ботинке.
Тишина.
Но... вот. Еще один стук.
И странный запах. Кислый запах дыхания гоблина.
Тик.
Где?
Цок.
Над головой.
Я упал на спину, прямо на Райю, выпустил три пули в потолок, услышал, как одна из них рикошетом отскочила от камня, услышал нечеловеческий вопль, но не успел выпустить три оставшихся пули, потому что тяжело раненный гоблин рухнул на пол рядом со мной. Почуяв меня, он взвыл, лягнул, обвил своей необычно сложенной, но чудовищно сильной рукой мою голову, притянул меня к себе и запустил зубы мне в плечо. Он, очевидно, полагал, что впивается мне в шею, чтобы мгновенно убить, но темнота и боль помешали ему. Когда он вырвал из моего тела зубы вместе с куском плоти, у меня оставалось как раз достаточно сил и присутствия духа для того, чтобы ткнуть стволом ему в челюсть, под горло, и выпустить три пули, оставшиеся в магазине, вышибая ему мозги через затылок.
Темный туннель завертелся.
Я вот-вот мог потерять сознание.
Это было совсем не дело. Мог быть и пятый гоблин. Если я отключусь, я могу никогда не очнуться.
И мне надо было позаботиться о Райе. Она была ранена. Она нуждалась во мне.
Я потряс головой.
Укусил себя за язык.
Несколько раз глубоко вздохнул, очищая легкие, проясняя мозги. Крепко-крепко зажмурился, чтобы туннель перестал вертеться.
Произнес вслух:
— Я не отключусь.
И отключился.
* * *Так как у меня не было возможности этак между делом поглядеть на часы и засечь точное время, когда я потерял сознание, то приходилось полагаться на чутье, и я решил, что отключился не на очень долго. Минуту, самое большее две.
Когда я очнулся, с минуту я лежал и прислушивался, пытаясь уловить шум-сухих-листьев-гонимых-ветром — легкую поступь гоблина. Потом до меня дошло, что, будь в туннеле еще демон, даже минута-другая обморока стали бы для меня последними.
Я пополз по каменному полу среди мертвых оборотней, слепо шаря во тьме обеими руками в поисках одного из фонарей, но натыкался только на остывающую кровь.
«Повредить источник энергии в аду — грязная работенка», — с легким безумием подумал я.
Я чуть не рассмеялся при этой мысли. Но смех прозвучал странным пронзительным звуком, чересчур странным. Поэтому я задушил его в себе.
Затем я вспомнил про свечи и спички в одном из внутренних карманов моей крутки. Я вытащил их дрожащими руками.
Язычок пламени затрещал и лизнул темноту, отгоняя ее, хотя и недостаточно для того, чтобы я смог осмотреть Райю так внимательно, как было необходимо. Но, по крайней мере, при помощи свечи я отыскал оба фонарика, вынул из них севшие батарейки и вставил новые.
Задув свечу и спрятав ее в карман, я подошел к Райе и опустился на колени рядом с ней. Фонарики я положил на пол, направив их яркие лучи таким образом, чтобы они скрещивались над ней.
— Райа?
Она не ответила.
— Пожалуйста, Райа.
Тишина. Она лежала совершенно неподвижно.
Слово «бледная» было как нарочно создано для того, чтобы описать ее вид.
Я увидел начавший темнеть синяк, покрывающий правую сторону ее лба. Он тянулся дальше — до виска и вниз за скулой. В уголке ее рта была кровь.
Всхлипывая, я приподнял ей веко, но я не знал, на что, черт возьми, нужно обращать внимание, поэтому попытался уловить ее дыхание, приложив руку к ее ноздрям. Но моя рука так сильно тряслась, что я не мог определить, дышит ли она. Наконец я сделал то, что меньше всего хотел делать: взял ее руку, поднял и обхватил пальцами запястье, чтобы нащупать пульс, который я не мог обнаружить, не мог обнаружить, боже милостивый, не мог. Тут до меня дошло, что я могу увидеть ее пульс — он слабо бился у нее на висках, едва различимыми толчками, но все же бился. Когда я осторожно повернул ей голову набок, то увидел пульс и на шее. Жива. Может быть, еле-еле. Может быть, ненадолго. Но жива.
