Стивен Кинг - Все предельно
В девять пятнадцать утра, меня разбудил телефонный звонок. Я думал, что это звонили из больницы сказать, что моей матери внезапно стало хуже и она умерла всего несколько минут назад, так жаль. Но это была миссис МакКурди, позвонившая убедиться что я добрался нормально, и допытываясь всех подробностей моего ночного визита в больницу, она просила меня повторить все с начала три раза, и в третий раз, я чувствовал себя преступником оказавшимся на допросе в полиции, совершившим как минимум убийство, она так же поинтересовалась, не хотел ли я присоединиться к ней чтобы днем вместе съездить в больницу. Я сказал что это было бы просто замечательно.
Повесив трубку, я направился к большому зеркалу висевшему на двери в спальню. Из него на меня глядел, высокий, небритый молодой человек, с небольшим пузом, на котором были лишь мятые трусы. «Ты должен перестать думать об этом-, сказал я своему отражению. — Не можешь же ты до конца жизни вздрагивать от каждого телефонного звонка, думая что это касается твоей матери».
Я буду стараться. Время сотрет это из моей памяти, так всегда бывало… но все же было удивительно, какими яркими и реальными были для меня подробности прошлой ночи. Я мог отчетливо видеть каждую тень, каждый угол. Передо мной все еще было молодое лицо Стауба, одетого в перевернутую бейсболку, с сигаретой за ухом, струйками дыма сочившимися сквозь швы на шее, при каждой новой затяжке. Я будто снова слышал эту историю про парня, продающего свой новый Кадиллак задаром. Быть может со временем мне удастся забыть все детали, но сейчас это казалось невозможным. К тому же после всего у меня остался этот жетон, он лежал на тумбочке около ванной. Жетон был моим сувениром. Ведь главный герой всех этих историй с призраками, тоже брал себе какой-нибудь сувенир в доказательство того, что все это была правда?
В углу комнаты, расположилась старая стереосистема и порывшись в своих старых записях, я достал одну из них с надписью «СМЕСЬ» и вставил в магнитофон. Кассеты я записывал, еще учась в школе, и сейчас с трудом помнил, что на них было записано. Боб Дилан пел об одинокой смерти Хэтти Кэролл, Том Пэкстон пел о своем старом бродячем приятеле, и Дейв Ван Ронк начал петь свой кокаиновый блюз. На середине третьего куплета, я замер стоя в ванне, с бритвой в руках. «Башка полная виски, и брюхо полное джина, — протяжно пел Дейв. — Доктор сказал это убьет меня, но не сказал когда». Вот где был ответ. Ведь я почему-то был уверен что моя мать непременно умрет сразу, а Стауб не поправил меня — но мог ли он, ведь я ни разу не спросил его об этом? — но это было неправдой. «Доктор сказал это убьет меня, но не говорит когда». Какого черта я мучаю себя? Ведь мой выбор был лишь естественной реакцией на сложившиеся обстоятельства? Ведь иногда же дети бросают своих родителей? Сукин сын хотел напугать меня сыграть на моем чувстве вины — но я не купился на это, ведь так? Ведь все мы в конце будем ехать верхом на пуле?
Ты просто стараешься оправдаться. Пытаешься найти этому объяснение. Быть может ты прав… но когда он спросил тебя, ты выбрал ее. Ты никогда не простишь себе свой выбор приятель — ты выбрал ее.
Я открыл глаза и посмотрел в зеркало. — Я сделал, то что должен был, — сказал я себе. В это верилось с трудом, но все же в этот момент у меня не было выбора.
Когда я и миссис МакКурди приехали в больницу, моей матери было уже лучше. Я спросил ее, помнила ли она о своем сне про Парк Ужасов, в Лаконии. Она отрицательно покачала головой.
— Я почти не помню о чем мы говорили, — сказала она. — Я уже дремала. Это важно?
— Да нет, — сказал я, и поцеловал ее в лоб. — Ни капли.
Пять дней спустя мою мать выписали из больницы. Некоторое время, ей пришлось ходить с тростью, но потом все пришло в норму, и уже через месяц, она снова вернулась на работу — сначала только на пол ставки, а потом на полную смену, как будто бы ничего не случилось. Я вернулся в колледж, и стал подрабатывать в пицерии «У Пата» в пригороде Ороно. Не то что бы я получал большие бабки, но их вполне хватило на то чтобы починить машину. Это было хорошо; езда автостопом утратила для меня всякий смысл, который я предавал этому.
Моя мать пыталась бросить курить, и ей это почти удалось правда ее хватило не на долго. Приехав на день раньше из колледжа погостить на апрельские каникулы, я застал нашу кухню такой же прокуренной как и всегда. В ее глазах было одновременно торжество и стыд. «Я не могу, — сказала она. — Алан мне так жаль — я знаю что ты хочешь чтобы я бросила, знаю что должна, но без этого моя жизнь пуста. Я ничем не могу заполнить пустоту. Лучше бы я никогда даже и не начинала».
Через две недели, я окончил колледж, у моей матери был новый удар — совсем небольшой. По настоятельной рекомендации доктора, она снова пыталась бросить курить, потом набрала пятьдесят фунтов и снова принялась за старое. «Как собака, возвращающаяся к своей рвоте», фраза из Библии; одна из моих любимых. Мне с первого раза удалось устроиться на хорошую работу в Портланде — можно сказать, просто повезло, и я начал уговаривать маму бросить ее работу. Я знал что это будет трудно, но даже не представлял насколько.
Я уже почти сдался, бившись до последнего, пытаясь ее убедить.
— Вместо меня, подумай лучше о себе, ты должен устраивать свою жизнь, — сказала она. — Когда-нибудь ты женишься, Ал, поэтому лучше сбереги-ка деньги. Подумай о своей жизни.
— Ты моя жизнь, — сказал я поцеловав ее. — Ты можешь сколько хочешь сопротивляться или спорить, но это так.
И она сдалась. Мы прожили несколько счастливых лет — семь если быть точным. Мы жили раздельно, но я навещал ее почти каждый день. Мы много играли в джин, посмотрели кучу фильмов по видику, который я купил ей. У нас было ведро полное смеха, как любила говорить она. Я не знаю, должен ли я все эти годы Джорджу Стаубу или нет, но это были хорошие годы. Мне так и не удалось забыть ту ночь когда я встретил Стауба, хотя я так надеялся на это, но все детали, начиная со старика предлагающего мне загадать желание на полную луну и кончая пальцами Стауба на моей рубашке, прицепляющими к карману жетон, были такими же реальными как и в ту, первую ночь. А потом наступил день когда, я просто не смог найти свой жетон.
Я знал, что брал его собой когда переезжал в маленькую квартирку в Фолмаусе — жетон лежал в верхнем ящике моего ночного столика, вместе с парой расчесок, несколькими запонками и старым политическим жетоном с надписью гласившей BILL CLINTON, THE SAFE SAX PRESIDENT — но его там не было. И когда два дня спустя зазвонил телефон, я знал почему миссис МакКурди плакала. Это были те самые плохие новости, которых я так и не переставал ждать: за все надо платить.
