Абрахам Меррит - Лунный бассейн. Металлическое чудовище (сборник)
– Я почувствовала это впервые, – продолжала она, – когда Норала положила руку мне на плечо. Это ощущение плыло со мной, окутывало меня, как… как вуаль, с головы до ног. Это спокойствие и мир, и в нем глубочайшее счастье, счастье бесконечной и абсолютной свободы.
– Мне казалось, что я на пороге неведомых экстазов… а вся моя прошлая жизнь – только сон: и вы все, и даже Мартин – сновидения во сне. Вы не были… реальны… и вы… не имели никакого значения.
– Гипноз, – сказал Дрейк, когда она смолкла.
– Нет, – она покачала головой. – Нет, это нечто большее. Это ощущение – ощущение чуда – все усиливалось. Я вся была полна им. Ничего не помню о нашем полете, ничего не видела… и только однажды сквозь окутавший меня туман донеслось предупреждение, что Мартин в опасности, и я прорвалась сквозь эту завесу и увидела, как он схватил Норалу, а в глазах ее смерть.
– Я спасла его… и снова забыла. А потом, увидев прекрасное пламенное Существо… я не испытала ни страха, ни ужаса… только сильнейшее… радостное… предчувствие, как будто… как будто… – Она смолкла, опустила голову и, так и оставив предложение незаконченным, прошептала: – И когда… оно… подняло меня, было такое чувство, будто я наконец вырвалась из черного океана отчаяния и увидела солнце рая.
– Руфь! – воскликнул Дрейк; в голосе его слышалась боль; Руфь сморщилась.
– Подождите, – сказала она, поднимая маленькую дрожащую руку. – Вы сами спросили… и теперь должны выслушать.
Она молчала; а когда снова заговорила, в голосе ее звучал странный низкий ритм, глаза ее сверкали.
– Я была свободна… свободна от всех человеческих пут: страха и печали, любви и ненависти; свободна даже от надежды: к чему надежда, если все, чего я хочу, принадлежит мне? Я была частицей вечности и в то же время полностью сознавала, что я – это я.
– Как будто я превратилась в отражение сияющей звезды на поверхности тихого лесного пруда; стала легким ветерком, овевающим горные вершины; туманом, окутывающим спокойную долину; сверкающим лучом зари высоко в небе.
– И музыка – странная, удивительная, ужасная – но мне она не казалась ужасной, я сама была ее частью. Мощные аккорды, великие темы, подобные звездным роям, гармония – голос закона вечности, преобразованного в звуки. И все это… бесстрастно… но… восхитительно.
– От Существа, которое держало меня, от его огней исходила жизненная сила, поток нечеловеческой энергии, в котором я купалась. Как будто эта энергия… заново собирала меня, приближала к первоисточнику жизни, сливала меня с ним.
– Я чувствовала, как меня касаются легкие щупальца, ласкают меня… и тут послышались выстрелы. Пробуждение было… ужасным, я с трудом возвращалась. Увидела Мартина… он лежал, пораженный. И разорвала чары, отбросила их.
– И, о Уолтер, Дик… как это было больно… как больно! В то мгновение я будто отказалась от мира, в котором нет беспорядка, нет печали, сомнений, от ритмичного, гармоничного мира света и музыки, ушла в мир, подобный… черной грязной кухне.
– И это ощущение во мне, – голос ее стал высоким, в нем слышались истерические нотки. – Оно во мне, оно шепчет, шепчет… пытается оторвать меня от вас, от Мартина, от всего человеческого; призывает сдаться, отказаться от своей человечности.
– Его печать! – всхлипнула она. – Чужое сознание, запечатанное во мне, оно пытается подчинить во мне человека, подавить мою волю… и если сдамся, оно даст мне свободу, невероятную свободу… но я тогда перестану быть человеком и стану… чудовищем.
И она закрыла лицо дрожащими руками.
– Если бы я смогла уснуть, – причитала она. – Но я боюсь спать. Мне кажется, я никогда больше не смогу спать. Ведь если усну, то не знаю, кем проснусь.
Я поймал взгляд Дрейка; он кивнул. Тогда я порылся в медицинской сумке и достал нужный раствор.
Налил немного в чашку и поднес к ее губам. Как ребенок, не раздумывая, она послушалась и выпила.
– Но я не сдамся. – Взгляд ее был трагичным. – Никогда! Я могу победить! Вы ведь верите мне?
– Победить? – Дрейк опустился рядом с ней, прижал ее к себе. – Вы храбрая девушка! Я знаю, конечно, вы победите. И помните: девять десятых того, что вы нам рассказали, просто результат переутомления и напряженных нервов. Вы победите… мы все победим. Не сомневайтесь.
– Я не сомневаюсь, – ответила она. – Я это знаю… но будет трудно… но я буду… буду…
15. ДОМ НОРАЛЫ
Она закрыла глаза, тело ее расслабилось, средство подействовало быстро. Мы положили ее рядом с Вентнором на груду шелков, укрыли их складкой, потом молча взглянули друг на друга, и я подумал, такое ли у меня мрачное и изможденное лицо, как у него.
– Похоже, нам стоит посовещаться, – сказал он наконец коротко. – Надеюсь, вы не хотите спать.
– Нет, – так же коротко ответил я; такая манера спрашивать не успокаивала нервы. – И даже если бы хотел, вряд ли взвалил бы на вас все проблемы и отправился спать.
– Ради Бога, не разыгрывайте примадонну! – выпалил он. – Я не хотел вас обидеть.
– Простите, Дик. Мы оба немного нервничаем. – Он кивнул, сжал мою руку.
– Было бы не так плохо, если бы все четверо были бы в нормальном состоянии. Но Вентнор отключился, и один Бог знает насколько. А Руфь… у нее все наши неприятности и еще вдобавок свои. Мне кажется… – он помолчал в нерешительности… – мне кажется, что она не преувеличивала в своем рассказе. Может, наоборот, преуменьшила.
– Мне тоже, – мрачно согласился я. – И для меня это самое отвратительное в нашей ситуации – и причина не совсем в Руфи, – добавил я.
– Отвратительно! – повторил он. – Немыслимо, все это немыслимо. И тем не менее оно существует! И Вентнор – как он пришел в себя, что он говорил. Как будто заблудившаяся душа обрела голос.
– Был ли это бред, Гудвин? Или – если можно так выразиться – он вступил в контакт с этими существами, узнал их цель? Правда ли в его словах?
– Спросите себя сами, – ответил я. – Да вы знаете, что это правда. Разве вам и до его слов не приходили в голову такие мысли? Мне приходили. Его слова – лишь интерпретация, синтез фактов. Мне не хватало смелости сделать это самому.
– Мне тоже, – кивнул он. – Но он пошел дальше. А что он имел в виду, говоря о Хранителе конусов и о том, что эти существа подчиняются тому же закону, что и мы? И почему велел нам возвращаться в город? Откуда он мог знать?
– В этом–то как раз ничего необъяснимого нет, – ответил я. – Сверхъестественная способность к восприятию благодаря тому, что отрезаны остальные, естественные каналы. В этом нет ничего необычного. В самой привычной форме мы находим это в чувствительности слепых. И вы, наверно, видели эксперименты с гипнозом, когда достигается тот же результат.
