Эрик Ластбадер - Вознесение к термагантам (рассказ)
— Но ты вызывала во мне ужас.
Она прижала мне руку к губам, и я почувствовал, что дрожу.
— И все равно ты кормил меня, когда должен был, ты держал меня и укачивал, даже когда я облевывала тебя с головы до ног. Герман ко мне близко не подходил. Он брезговал мной, как и папа.
— Но в тот день — я же тебя ударил!
— Да, и я любила тебя за это еще больше.
— Как? Я не понял...
— Все просто, Билли. Я тебя расцарапала до крови.
— Но ты же не могла ничего сделать. Ты же психанула...
Жаркая волна стыда не дала мне закончить.
— Ничего, Билли. — Она погладила меня по руке. — Понимаешь, ты реагировал так, будто я нормальная. Ты бы точно так же сделал со всяким, кто на тебя напал. Даже мама, как она меня ни любила, не могла бы так сделать, потому что она меня очень жалела. Ты меня никогда не жалел, и потому поступил так от души. Я так тебе за это благодарна, Билли, что даже передать не могу.
— Ох, Лили... — Горькие слезы раскаяния и отвращения к самому себе покатились по моим щекам. — Я даже не подозревал, что под этой оболочкой кроется. Что ты... — Я обвел руками картины.
— Нет, ты знал, Билли. — Она подвела меня к картине с изображением лесной поляны, залитой солнечным светом и чем-то неуловимым, что, как только что созданная ею реальность, было чем-то гораздо большим. — Тот день, когда я пустила тебе кровь и ты ударил меня в ответ, был нашим общением, нашим объединением. До того я плавала в приступах отчаяния и суицидальных мыслях. Ты подтвердил мое право на существование, подтвердил, что я — человек. — Она улыбнулась. — Вав, Гимел, Далет — они кусочки моей личности, и все они любят тебя безоглядно.
Я преодолел стыд.
— Боже мой, я даже не представлял себе...
— А как бы ты мог? — ласково спросила она. Казалось, она теперь держала меня, как раньше держал ее я. — Все хорошо, Билли. Потому что я могла заглянуть в душу тебе. Я знала, что там.
— Но я тебя никогда не навещал!
— И все равно мы не теряли связи, правда? Потому что Донателла мне все о тебе рассказывала.
— Она говорила с тобой обо мне?
— Она только о тебе и говорила, Билли. И она так хорошо это делала, что ты будто был со мной в одной комнате. — Темные ее глаза всмотрелись в мои. — Она приходила все время, даже после развода.
— Я не знал.
— Она и сейчас здесь.
Я огляделся:
— В этом доме?
Голос ее гас, как пламя свечи.
— Нет, у моей кровати. Время наступает, Билли. Я умираю.
— Нет! — притянул я ее к себе, крепко обняв. — Я этого не допущу! Я не утрачу тебя, только найдя.
Лили покачала головой:
— У каждого из нас свое время, Билли. Мое пришло и ушло.
— Тогда мы останемся здесь, в фантастическом мире, который ты создала. Я буду тебя защищать. Никто и ничто не причинит тебе вреда.
— Ох, Билли!
Она качала головой, когда я выводил ее в коридор. Но я отпрянул, только заглянув за перила. Там ничего не было. Весь первый этаж скрылся в странном жемчужно-сером тумане.
— Какого черта...
— Этот мир уходит, Билли. Я слабею. Я уже не могу его удержать.
— Тогда научи меня, как построить его снова! Я силен. Я сделаю все, что потребуется. — Туман уже клубился вверх по лестнице, и все, чего он касался, сливалось с ним. Он дошел до второго этажа, и все правое крыло исчезло. Я схватил Лили за руку, и мы побежали по тому, что еще осталось от коридора. — Быстрее! Скажи мне, как это восстановить!
— Это не поможет, Билли. Смерть не обманешь.
— Но я не хочу, чтобы ты умерла!
За нами серый туман одну за другой поглощал дивные картины детства.
— А я не хочу покидать тебя, — сказала Лили, когда мы дошли до главной спальни. — Но я должна.
— Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать! — молил я ее.
Теперь она ввела меня в комнату.
— Закрой дверь и запри, — сказала она. Сделав это, я заметил, что она сильно побледнела. Она упала мне на руки, и я отнес ее под огромный балдахин. Когда я бережно положил ее на кровать, она подняла глаза и сказала: — Всю жизнь я хотела когда-нибудь поспать на такой кровати. — Она поглядела на балдахин; я видел, как ее глаза художницы отмечают все оттенки его цвета, формы, текстуры. — Он как небо, правда? — прошептала она.
— Да, — ответил я. — Именно такой он. Как небо. — У нее на лбу и на верхней губе выступила испарина. — Лили...
Она повернула глаза ко мне.
— Что?
— Я люблю тебя.
— Я знаю, Билли. Знаю.
Я уронил голову ей на живот, и мы долго обнимали друг друга. Потом она очень слабо позвала меня по имени. Дрожь прошла по моему телу.
— Не надо хотеть от Донателлы, чтобы она тебя любила больше, чем любит, — шепнула Лили. — Не жалей о том, что у вас с ней было.
— Но это все кончено.
— Да. — Она вздохнула. — Кончено. Но ты смотри вперед.
— Я не знаю, что ждет впереди.
— Да, — шепнула она исчезающим голосом. — Но ведь в этом-то и смысл?
И тут я заплакал, о ней и о себе — но еще и о нас, потому что то, что было у нас краткий миг, исчезло. И меня не было при ней в момент ее конца. Как я завидовал Донателле! Как я заново оценил ее за дружбу и преданность Лили!
Открыв глаза, я увидел, что стою в переулке за «Геликоном». В руке у меня был цветок лотоса чистейшей белизны. Касаясь тонких лепестков, я знал, что это Лили оставила мне доказательством, что наше время с ней не было галлюцинацией, вызванной временным помешательством или мескалем.
Вдруг я вспомнил о Майке. Дернув дверь, я влетел в бар, готовый звонить 911.
— Ну, друг, — заметил Майк со своего обычного места за стойкой, — ты отливал, как пьяный слон!
Ошеломленный, я только мигнул.
— Чего?
Где разбитые бутылки и зеркало, где дыры от пуль и кровь? Кровь Майка?
— Слушай, черт побери! Ты... ничего с тобой не случилось?
— Если не считать свалившейся горы счетов для оплаты, ничего, — ответил Майк. — А что могло?
— Но ты же погиб, вот что! — Я дико осмотрелся. — Где тот псих с пистолетом?
— Единственный псих, которого я сегодня видел, это ты. Кроме тебя, сегодня утром тут вообще никого не было. — Майк поглядел на меня с каменной мордой. — Слушай, ты ведь уже два мескаля принял. Может, сделаешь перерыв и поешь? Я тебе яичницу сделаю.
Я заглянул в свою излюбленную кабинку, высматривая оставленные мной пустые бокалы, но не увидел на столе ничего, кроме кругов от стаканов, следов былых разгулов.
— Но я же выпил три!
— Да? — Майк почерневшей лопаткой выложил на сковородку жир. Разбил туда же пару яиц, и они зашипели. — Тогда, сын мой, ты начал еще дома, потому что здесь ты выпил только два.
— Погоди минутку. — Я все вертел в руках цветок лотоса, думая о Лили и той силе, которой смог достичь ее разум. — Который час?
