Джим Батчер - Это и мой день рождения!
Я услышал крик и, оглянувшись, увидел, что Эннуи упала в своем облегающем платье, пытаясь убежать из бистро на своих неимоверно высоких каблуках.
Страшно изломанная рука вытянулась из-под груды обломков и вцепилась в ее ногу.
Я бросился к девушке, пока мой брат отвлекал Друлинду. Моя левая рука меня еще не слушалась, и мне пришлось изогнуться, чтобы достать вторую баночку правой рукой из левого кармана куртки. Сорвав зубами крышку, я обильно посыпал чесноком на протянутую вампирскую руку.
Она задымилась и судорожно сжалась. Эннуи завизжала, когда сильная хватка сломала ей лодыжку. Я на мгновенье замер от разочарования, и начал топтать вампирскую руку. Сверхъестественная сила, конечно, много значит, но без костей рука — это просто груда мяса, которой невозможно, что-либо удержать.
Мне потребовалось приложить массу усилий, чтобы освободить девушку. Я попытался поднять её на ноги, но её вес пришелся на сломанную лодыжку, и она тут же повалилась вниз, задев при этом моё раненное плечо. Все что я смог сделать, чтобы не упасть, это — припасть на одно колено и упереться здоровой рукою в пол. В этот момент я заметил, что мой брат пролетел в воздухе у меня над головой, и, выбив последнее остававшееся целое стеклянное окно у входа в галерею, вылетел на парковку.
Я скорее почувствовал, чем увидел, что Друлинда приближается ко мне сзади. Вампирша сухо рассмеялась:
— Я думала, что этот бледненький смазливый мальчик хочет меня потешить. Глупая я.
Я зажал в руке баночку с чесноком и резко поворачиваясь, швырнул её содержимое по широкой дуге в Друлинду. Вампирша едва уловимым рывком метнулась в сторону, с легкостью уклоняясь от чеснока. Она выглядела потрепанной и была вся покрыта пылью. Однако её мертвая плоть твердостью не уступала дереву, и поэтому удары о стену не принесли ей особых повреждений. И хотя ее одежда была изорвана и превращена в лохмотья — она оставалась такой же опасной, такой же смертоносной, как и перед боем.
Я выронил баночку и достал мой амулет-пентаграмму, поднимая его как талисман перед собою.
Старое доброе распятие прекрасно работало против Черной Коллегии — но это относилось не только к христианству. Они не столько боялись святых символов, сколько веры людей, держащих их. Я видел вампиров убегающих от скрещенных в виде распятий палок, лент бумаги с начертанными на них святыми символами синтоизма, а однажды даже от звезды Давида.
Что касается меня — я использовал пентаграмму, потому что это было то, во что я верю. Пятиконечная звезда, для меня, символизировала пять элементов — земля, вода, огонь, воздух и духовное начало, заключенные в твердый круг воли смертного. Я верил в то, что магия — это сила, предназначенная для того, чтобы созидать, защищать и служить. Я верил в то, что магия — это дар, который должен быть использован ответственно и мудро. И особенно это касалось использования её против таких существ, как Друлинда, образно говоря, воплощенным злом, чтобы защитить тех, кто не способен этого сделать сам. Я так думал, и я прожил всю свою жизнь в согласии с этим.
Я верил в это.
Бледный голубой свет полился из пентаграммы. Друлинда остановилась, тихо зашипев от бешенства.
— Ты! — просипела она, всматриваясь в мое лицо. — Я слышала про тебя. Чародей Дрезден.
Я медленно кивнул. Позади нее разгорался пожар от моего предыдущего заклинания. Сил больше не было, и я не сомневался, что Друлинда дала приказ своим лакеям — охранникам отключить сигнализацию. Поэтому огню не потребуется много времени, чтобы охватить все здание, раз уж он запустил в него свои зубы. Нам нужно было убираться отсюда.
— Выбирайся отсюда, — сказал я Эннуи, сквозь зубы.
Она всхлипнула и поползла к выходу, пока я с помощью талисмана удерживал Друлинду на расстоянии. Около секунды вампирша изучающее смотрела на меня. В её мертвых молочно-белых глазах сверкал отраженный свет огня. Потом она улыбнулась и двинулась.
Она все-таки была чертовски быстрой. Я попытался повернуться, чтобы держать её в поле зрения, но пока я это делал, Друлинда схватила Эннуи за волосы и вытащила прочь из спасительного круга света, который создавал амулет.
Она с легкостью приподняла дергающуюся девушку, так чтобы я смог видеть её лицо, покрытое полосками от слез и растекшейся туши.
— Чародей, — прокаркала Друлинда. Эннуи порезалась, когда разбилось окно, а может, упала на какие-то осколки, и кровь понемногу стекала по её зачесанным волосам вниз к уху и дальше бежала тонкой струйкой по её шее. Вампирша наклонилась, вытянула похожий на кусок вяленой говядины длинный язык, и слизнула кровь с девичьей шеи.
— Чародей, — повторила она, — ты сможешь спрятаться за своим светом. Но ты не сможешь спасти её.
Я пошевелил зубами, словно что-то пережевывая, и ничего не ответил.
— Но твоя смерть принесет мне пользу, придаст мне веса, по сравнению с остальными из моего рода. Прославленный и внушающий страх Чародей Дрезден! — Она обнажила в усмешке пожелтевшие зубы. — Поэтому я предлагаю тебе сделку. Брось амулет. Я дам ей уйти. Даю тебе моё слово. — Она еще немного наклонилась и чуть прикусила девушке шею. — Иначе… ну что ж. Все мои слуги погибли. Мне нужно сделать новых.
Её слова заставило меня вздрогнуть. Умереть — это одно. А умереть и превратиться в одно из этих…
Я погасил амулет и, поколебавшись около секунды, бросил его на землю.
Друлинда низко, кровожадно зарычала и отшвырнула Эннуи как пустой фантик от конфеты. Потом она подошла ко мне, скрипуче хихикая и, боже мой, толкнула меня вниз. — Я могу чуять твой страх, чародей, — проскрежетала она. — Я думаю, что получу наслаждения оттого, что сделаю с тобой.
Она медленно наклонилась надо мною, обнажая зубы, её лицо было всего в считанных дюймах от моих глаз.
Это был как раз тот момент, которого я дожидался.
Я поднял голову вверх и выплюнул полный рот молотого чеснока прямо в её покрытые катарактой глаза.
Друлинда взвыла, в отчаянном броске отскакивая прочь и с воем расцарапывая вспыхнувшими пальцами поврежденные глаза. Ослепшая от боли она билась в дикой агонии, круша всё, до чего могла дотянуться, разрывая в клочья металлические ограды, выбивая дыры в бетонных стенах.
— Несколько слов для протокола, — прорычал я, мой язык и гортань горели от остатков чеснока. Я успел набить им рот, пока она подкрадывалась ко мне.
— Во-первых, я никогда не поступаю шаблонно, встретив такое никчемное создание, как ты.
Друлинда еще больше завыла, и бросилась ко мне, но налетела на какие-то обломки и растянулась на полу, бешено колотя всеми четырьмя конечностями, как какое-то неуклюжее и отвратительное насекомое.
