Андрей Дашков - Утраченный свет
Могила расстрелял обойму до конца – с тем же результатом. От кошмарного двойника его отделяло не более трех метров. Холодный рассудок не сдавался. Теперь дьякон надеялся на то, что все это окажется сном. Дьявольским наваждением. Искушением. Обещанием бессмертия. Новым способом вегетативного размножения…
Но даже во сне он вытащил из ножен свой нож с клинком, имевшим полуторную заточку, которым можно было без труда рубить кровельные гвозди. Дьякон крайне редко пользовался этим инструментом. Обычно он решал все проблемы с помощью пилы.
Он старался не смотреть «себе» в глаза. Потом его взгляд невольно притянула дисковая пила в правой руке глюка. Диск вращался с немыслимой скоростью. Подшипникам полагалось испариться. Диск казался прозрачным и сверкал чистым, ярким светом, будто был сделан из тончайшего отполированного алмаза. Сквозь него дьякон видел пальцы двойника, абсолютно похожие на его собственные. На них остались следы от сведенных наколок. Когда-то он пытался исправить ошибки юности.
…Что делать, если твоя ненависть, безжалостность и неумолимость оборачиваются против тебя же? Если предопределенность и твой приговор написаны на твоем же лице и ты вдруг осознаешь, что мог бы справиться с чем угодно, только не с ЭТИМ? («Проклятие! – подумал Самсон. – Сейчас ОНО меня выпотрошит!») Это капкан судьбы, окончательная ловушка, самая грязная шутка, которую может сыграть с тобой твоя извращенная природа. Особенно если помочь ей, сотворив идеальное отражение…
Двойник улыбался. Дьякон ударил, разделив улыбку пополам и зафиксировав нож только внизу живота. Вместо крови из разреза хлынул поток слепящего света. Чистейшее сияние солнца в летний полдень…
Самсон зажмурился, чтобы свет не выжег ему глаза. Когда он открыл их, двойник частично слился с ним, перетекая из формы в форму, словно масса, состоящая из расплавленного золота. Руки… Вначале соединились их руки.
Он подозрительно долго не чувствовал боли, как будто конечность была поражена гангреной. А может быть, время чудовищно растянулось. Что это? Медленное изменение сущности? Не иначе, ему предстояло стать плотью мышей, змей, лисиц, листьями травы и придорожной пылью. Или прахом в полном смысле слова. Исчезнуть бесследно. Очиститься. Пройти фильтрацию в теле матери-земли. И обрести жизнь вечную. Разве не для этого был предусмотрен круговорот веществ в природе?…
Из глаз двойника бил слепящий свет. Дьякон ударил его левой рукой, и кулак врезался в стеклянную голову, разлетевшуюся на тысячи осколков, как ваза, но каждый осколок летел по невероятной орбите, возвращавшей его в место пересечения и слияния. За сотые доли секунды лицо было слеплено снова – из идентичных фрагментов, тканей, ДНК, атомов…
Это очень напоминало цепенеющему дьякону чертов детский конструктор.
У его шестилетнего сына был именно такой. И он сам не раз собирал дурацких роботов-трансформеров из тысячи и одной детали…
Все случилось настолько быстро, что дьякон не был уверен, произошли ли в действительности распад и слияние. Он мог быть уверенным лишь в том, что его руки, одна из которых все еще сжимала рукоятку ПСМ с пустой обоймой, уже не вполне принадлежат ему. И только тогда возник зуд, будто нервы реагировали с заметным опозданием на проникновение извне чего-то чуждого.
Несмотря на запредельную, испепеляющую боль, дьякон молчал, сцепив зубы, и бил снова и снова. Неуязвимый двойник уже не обращал внимания на его удары. Это было похоже на бой со связанными руками против тени или голограммы, только тень, несомненно, нарастила плоть. Более того, она держала эту самую плоть под немыслимым контролем, который Могиле и не снился. В сравнении с этим любая магия или телепортация были детским лепетом…
Зверь одерживал верх. Самсон почувствовал себя голым, как младенец.
Это было иррациональное ощущение растворения одежды, а затем и самой кожи.
Податливая нагота, полная беззащитность… Он прекрасно помнил, что сам не раз цитировал Иова, просвещая своих тупых прихожан: «…нагим я вышел из чрева матери моей, нагим и возвращусь. Господь дал, Господь и взял…»
И вот, спустя секунду, он действительно услышал СВОЙ шепот – глухой и тяжелый, восторженный и торжественный, осыпавшийся, словно влажная земля, но, несомненно, принадлежавший ему.
«Нагим я вышел…» – прошептала тварь, будто УТЕШАЛА его, и слилась с ним полностью.
Самсон завыл. Глюк был внутри него и совершал странные эволюции. Это слегка напоминало перетекание искрящейся жидкости внутри сообщающихся сосудов. Охотника особенно интересовало все, что могло иметь отношение к клонированию.
Пока он оплодотворял яйцеклетки, извлеченные из женской матрицы, у дьякона было время подумать о том, куда же подевалось его совершенство? Его неуязвимость? Его воля к жизни? Бумажная броня его спокойствия?… Все забрала себе эта тварь. Высосала вместе с остатками воздуха из легких. «Отражение» – главное слово, мать его так! Тварь была зеркалом, впитавшим отражение и уничтожившим зазеркалье. Дьякон только что «переселился». Он сам стал матрицей.
И тут на него снизошла неземная отстраненность, благодать бесчувственности, которую можно было ошибочно принять чуть ли не за святость. Он смирился с непоправимыми вещами. Он разделил восторг зверя, почти пресытился ненавистью к греху, почти постиг СМЫСЛ своего изменения… Но не до конца.
Утолив информационный голод, глюк занялся всем остальным. Глазными яблоками, зрительными нервами, слуховыми рецепторами, речевым аппаратом, насосом, перекачивающим кровь…
* * *Глюк не удовлетворился этим. Освободив дьякона, он отправился к автопоезду и вскрыл оба контейнера при помощи дисковой пилы. Были и другие способы, но он берег энергию.
То, что находилось внутри, превзошло все его ожидания.
* * *Охотник мчался по шоссе в сторону города. Под ним ровно рычал лаково-черный «кавасаки-малышев» – довольно дурацкое и шумное средство передвижения, хотя и не лишенное определенной эстетической ценности. Вокруг клубилось седое утро. Холодный огонь сверкал впереди.
Глюк воспроизводил странные образы, вспыхнувшие в мозгу последней матрицы перед самым «переселением». Он не понимал, почему в сознании матриц иногда оставалась беспредельная, гнетущая ненависть к Ангелу вместо любви и благоговения; почему всякая мысль о Нем сопровождалась мраком отчаяния и безысходности.
По мнению охотника, Темный Ангел вовсе не был темным. Он излучал даже слишком много света. Его сияние ослепляло. Он был поистине светоносным. Его эманации были настолько многообразны, сложны, всепроникающи и вездесущи, что узреть истинный лик Создателя казалось абсолютно невозможным. Его суть была растворена во всем, но сам Он ускользал от прикосновений. Он таился в блеске своей славы.
