Сергей Арно - Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах
— Жить-поживать… Какие же меры? Что я, по-вашему, должен с подводным ружьем в Неву нырять за русалками?.. Бред какой-то!
— Глубинные бомбы! Нужно прочесать глубинными бомбами всю акваторию Невы, тогда вы увидите, сколько нежити всплывет.
— Русалок, колюх и водолазов… — грустно проговорил Крылов. — Вы обратились не по адресу, я только лишь следователь. Вам в Министерство обороны нужно.
— По адресу, — глаза Якова Афанасьевича зло сузились. — Вам они поверят, а я кто? Обычный русалковед, а вам поверят. Поймите, в них опасность для города, они подтачивают мосты, не говоря уж о защекоченных насмерть. Подумайте сами, кому нужно было защекатывать бомжей? Ну, кому?! — потому как Крылов молчал, Яков Афанасьевич продолжал, возбуждаясь: — Этих несчастных они оставили на набережной, но это не единственные их жертвы, они утаскивают их под воду. Идет человек по набережной, глядь, откуда ни возьмись голые девицы обступают его с хохотом, тащат к воде и… бултых, топят… Вот!
Перед Крыловым сидел человек, одержимый фантастической идеей, и, скорее всего, поэтому или из-за того, что была уже ночь и ужасно хотелось спать, но моментами он вдруг поддавался убедительным речам Якова Афанасьевича, и начинало представляться Крылову, что все это действительнейшая, чистейшая правда, что все, что он говорит, есть на самом деле, и в Неве кишмя кишат русалки — утопленницы с хвостами, и их нужно бомбами, бомбами… Иначе они всех перетопят, защекочут…
— Все это очень интересно, — после минутного молчания начал Крылов. — Но, по моему мнению, сказанное вами не имеет никакого отношения к убийствам. Впрочем, спасибо за то, что вы пожелали помочь следствию, если потребуется, мы вас вызовем.
Последнюю фразу он проговорил по инерции, он уже понимал, что от русалковеда следствию проку никакого не будет.
Крылов поднялся. Поднялся и Яков Афанасьевич, он был уже совершенно спокоен, глаза его сузились и казались щелками на морщинистом лице.
— Ну что ж, верить или не верить — ваше дело. Но если вы меня не послушаете, город ожидает большая беда. Впрочем, как знаете.
— Послушайте, Яков Афанасьевич, а почему русалки вас до сих пор не защекотали и на дно не уволокли? — спросил Крылов, надевая в прихожей пальто. — Ведь вы целые дни на льду проводите, неужели не страшно? А как они лед подгрызут!..
— Вы, конечно, иронизируете, я понимаю, — серьезно проговорил Яков Афанасьевич, он запустил руку в карман висящего на вешалке пальто и достал сухую полуосыпавшуюся веточку и протянул Крылову. — Вот почему меня не трогают.
— Русалкополох?
— Это ветка полыни, самое эффективное и единственное, что по-настоящему страшит русалок. Возьмите — ночь, вам по набережной возвращаться, мало ли что.
Яков Афанасьевич вложил в руку Крылова сухую веточку. Крылов криво ухмыльнулся, сунул ее во внутренний карман пальто и пошел к выходу. Несмотря на поздний час, из соседней двери вышла старушка, которую Крылов уже видел, проходя мимо кухни.
— Здравствуйте, — сказал Крылов, но старуха, не ответив, прошла мимо в туалет и закрылась.
Яков Афанасьевич вышел вслед за следователем на темную лестницу.
— Помните мои слова, — пожимая ему руку, сказал он. — Город ждет большая беда.
Глава 5
Покойники хорошего человека не покусают
Андрей со стоном перевернулся на живот, открыл глаза, поднял свинцовую голову от подушки и тут же бессильно опустил ее на место. «Господи, как пить хочется, сдохну сейчас…» Но подняться не было мочи, проще было умереть. Полежав еще некоторое время и поняв, что смерть не придет еще долго, Андрей, сделав усилие, оперся на локоть и осмотрелся. Комната, в которой он оказался, была совершенно ему незнакома. Убогая обстановка жилища предполагала, что обитатель его стоит, вернее, лежит (вероятно, это он в майке и трусах, раскинув руки, лежал на полу возле стола) на низшей ступени общественного благополучия. Впрочем, благополучия здесь и в помине не было. Все было старым, негодным и задрипанным. Поднявшись с дивана, на котором он спал в одежде и без одеяла, зато с подушкой, правда, без наволочки, он подошел к заставленному пустыми бутылками столу и, обнаружив початую бутылку пива, допил ее из горлышка. Полегчало. В лежащем на полу человеке признал Мелодия, снова лег на диван. Алкоголь оказал благотворное воздействие на память. Вспомнил он, как они с Мелодием после посещения старухи пошли к нему в гости, выпивали в компании еще одного приятеля Мелодия… на этом память утыкалась в черную стену и дальше не шла.
Мелодий захрипел, перевернулся на живот, поднялся на четвереньки, постоял так, глядя по сторонам, потом медленно выполз из комнаты и закрыл за собой дверь.
— Допился, — сказал негромко Андрей и, не узнав своего голоса, добавил: — И я допился.
Он встал, подошел к окну. Дворик, который он видел вчера впотьмах, при дневном свете выглядел еще более привлекательно. Какой-то неприметного вида человек в сером пальто и кепке того же цвета читал газету, сидя на скамейке в углу двора.
— Выпить есть? — Андрей опустил глаза. Пока он глазел во двор, неслышно подполз Мелодий.
— Нету.
— Сейчас опохмелимся — и на работу. Помоги подняться, любезный.
Весу в Мелодии оказалось совсем немного. Андрей без труда поднял его и поставил на ноги. Тот глянул в окно и поморщился.
— Это окно бабки, что ли? — спросил Андрей.
— Какой бабки?
— Ну, какой-какой, у которой мы колесницу брали.
— Колесницу?!. Слушай, а правда, что вчера милиция приходила, или мне приснилось? — А ты, вообще, сам-то откуда взялся, помню только, что у тебя фамилия какая-то денежная…
— Никакая не денежная, Андрей меня зовут, а познакомились мы в метро, я тебя по вагонам возил милостыню просить, мы кучу денег заработали.
Мелодий сморщил нос и почесал в затылке.
— По похмелью чувствую, что кучу. Ладно, разберемся как-нибудь… Давай так, я к бабке за деньгами сбегаю, потом ты за пивом сгоняешь.
Когда Мелодий ушел, Андрей сел на диван и задумался, в организме было распаршиво, как никогда в жизни. Его бесцельный взгляд наткнулся на большой старый комод в углу. Комод был особенной конструкции: не с ящиками, а с одной большой дверцей, откидывающейся, как у секретера. Сверху на нем была наставлена грязная посуда, чугунный утюг, комок несвежих простыней. Андрей глядел на комод, мучительно силясь вспомнить что-то. В голове вспыхивали события вчерашнего вечера. Тревожно и тоскливо сжалось сердце. Он потер лоб ладонью.
— Черт знает что.
В памяти всплыл эпизод вчерашнего вечера, но он был настолько невероятен и абсурден, что походил на сон, да это и был наверняка сон; и Андрей знал это, но что-то внутри него съеживалось, сжималось сердце… Он отвернулся и стал смотреть на окна противоположного дома. Там, за пыльными стеклами, тоже ютились люди, живя своей убогой жизнью… но взгляд, как загипнотизированный, возвращался к проклятому комоду.
