Уильям Блэтти - Экзорсист
В пять утра он проснулся, поднялся с трудом, сходил за гостией в часовню Уигель-Холла. Затем, вернувшись к себе, произнес мессу.
— Et clamor meus ad et veniat, — с болезненной страстью прошептал он слова молитвы. “Услышь же вопль мой…”
Каррас поднял гостию и вздрогнул от укола острой, невыносимой тоски. Какое великое счастье испытывал он когда-то от этого ритуала!.. Теперь оно лишь каждое утро являлось ему воспоминанием, подобно лучику давно угасшего солнца; солнца юношеской любви.
— В мире я оставляю вас. — Он разломил гостию над потиром. — Мир я несу вам…
Каррас затолкал хлеб в рот и стал поспешно глотать его, надеясь протолкнуть наконец куда-то вглубь комок отчаяния, застрявший в горле.
Закончив мессу, Каррас тщательно вытер потир и положил его в чемоданчик. Затем наскоро собрался и поспешил на станцию: поезд на Вашингтон отходил в семь десять. В чемоданчике своем он увозил отсюда невыразимую боль.
Глава третья
Ранним утром 11 апреля Крис позвонила своему доктору в Лос-Анджелес и попросила его дать Риган направление к известному психиатру.
— А что с ней?
Крис стала рассказывать. Вскоре после дня рождения, с которым Ховард поздравить дочь так и не удосужился, в состоянии и настроении девочки произошли резкие перемены. Появились бессонница и раздражительность, а главное — какой-то странный избыток энергии: девочка постоянно двигалась, что-нибудь трогала, опрокидывала или пинала; бегала, прыгала или топала ногами. Ухудшилась успеваемость, и появился вдруг, откуда ни возьмись, какой-то выдуманный приятель. Были и попытки совершенно нелепыми способами привлечь к себе внимание.
— Например? — поинтересовался доктор.
Крис рассказала о стуке. После того, как она обследовала чердак, подобное повторялось дважды. Причем оба раза Риган находилась у себя в спальне, и как только мать заходила к ней, стук прекращался. Девочка начала “терять” в собственной комнате все подряд — книги, зубную щетку, платье и туфли, — а потом стала вдруг жаловаться на то, что кто-то постоянно передвигает у нее мебель. На следующее утро после ужина в Белом Доме Крис застала Карла за странным занятием: почти с середины комнаты он двигал на прежнее место письменный стол. На ее вопрос слуга ответил своим излюбленным: “Кто-то шутит…”; ничего более путного от него она так и не услышала. А позже в кухне Риган пожаловалась: пока она спала, ночью в комнате опять кто-то все переставил. Тут-то Крис окончательно утвердилась в подозрении, что все это дочь, очевидно, проделывает сама.
— Вы хотите сказать, во сне? Как сомнамбула?
— Нет, Марк, наяву: опять же, чтобы привлечь к себе внимание.
Она рассказала ему о том, как дважды у Риган начинала, видите ли, “трястись” кровать: оба раза, конечно же, она оказывалась в постели у матери.
— Может быть, это были какие-то внешние сотрясения?
— А я и не сказала, Марк, что кровать тряслась. Это она говорит, что кровать трясется. Что вовсе не одно и то же.
— А вы уверены в том, что кровать не тряслась?
— Нет.
— Не исключено, что это клонические судороги.
— Что это… кло?..
— Температура нормальная?
— Да. Ну так что, все-таки, вы мне посоветуете? Вести ее к психиатру?
— Крис, вы говорили что-то об успеваемости. А как у нее с математикой?
— Почему вы об этом спросили?
— Ну все-таки, как?
— Отвратительно. Просто внезапный какой-то провал.
Он хмыкнул.
— И все же, почему вы спросили именно об этом?
— Это одно из проявлений синдрома.
— Какого?
— Вы, главное, не волнуйтесь. Меньше всего мне хотелось бы строить догадки по телефону. У вас ручка есть поблизости?
Оказалось, он решил для начала направить девочку к хорошему терапевту в Вашингтоне.
— Марк, вы не могли бы приехать, сюда, а? Сами бы ее осмотрели…
Крис вспомнила о Джейми. Заражение, затем затяжная болезнь. Врач, у которого она лечилась тогда, прописал новый универсальный антибиотик. Засомневался лишь фармацевт в местной аптеке: “Не хотелось бы зря тревожить вас, мэм, но лекарство это… оно только что появилось на рынке и, похоже, вызывает побочный эффект. В штате Джорджия были отмечены случаи апластической анемии…” Джейми… Джейми умер. С тех пор Крис больше не доверяла врачам. Единственным исключением стал Марк, да и то по прошествии многих лет.
— Марк, ну может быть, как-то удастся вам вырваться? — взмолилась Крис.
— Увы, не удастся. Да вы не беспокойтесь так. Это великолепный специалист. Берите скорей карандаш.
Крис молчала секунду, наконец сдалась.
— О’кей. — Она записала координаты.
— Попросите его, пожалуйста, после того, как он осмотрит девочку, связаться со мной, — добавил терапевт. — А о психиатре пока что забудьте.
— Точно?
Тут Марк не выдержал и произнес бурную речь на любимую тему: о том, как люди почему-то страстно желают верить в психосоматическую природу собственных болезней, хотя чаще бывает все наоборот: причиной психического отклонения оказывается телесный недуг.
— Представьте себе, — продолжал он, — что вы — мой терапевт, — боже упаси, конечно! А я прихожу к вам с жалобами на головные боли, постоянные ночные кошмары, тошноту, бессонницу и ухудшение зрения. При этом, конечно же, я ощущаю разбитость, у меня все валится из рук. Наконец, меня преследует навязчивый страх, касающийся, в основном, работы. Ваш диагноз? Знаю, знаю: непременно, какой-нибудь невроз.
— Нашли кого спрашивать, Марк, я-то и без всяких примеров знаю, что вы сумасшедший.
— Так вот, Крис, я только что перечислил вам симптомы опухоли мозга. Так что проверим сначала органику. А дальше будет видно.
Крис тут же позвонила терапевту и договорилась о встрече вечером того же дня. Что ж, времени у нее было теперь предостаточно. Съемки закончились, по крайней мере, для ведущих актеров. Хотя Бэрк Дэннингс все еще продолжал работать со вторым составом, дополняя уже отснятый материал панорамными кадрами с вертолета, каскадерскими трюками и множеством мелких сценок. В его фильме все должно было сиять идеальной точностью, вплоть до мельчайших деталей.
Доктор Самюэл Кляйн практиковал в Арлингтоне. Пока Риган хмуро ожидала своей участи в смотровой, он усадил Крис у себя в кабинете и попросил рассказать обо всем по порядку. Та стала рассказывать о своих бедах; он очень внимательно слушал, покачивал головой и делал в своем блокноте многочисленные пометки. При упоминании о трясущейся кровати Кляйн нахмурился.
